Сергей Могилевцев: Азовский

Когда же я подрос, и стал ходить в школу, то неожиданно обнаружил, что вся взрослая, да и не только взрослая жизнь в нашем городе крутится, словно стрелка в часах, вокруг нескольких памятников. Которые каждый горожанин непременно в течение года должен несколько раз обойти. Было с десяток памятников Владимиру Ильичу – они, безусловно, считались самыми главными. Один такой, совсем небольшой бюст, стоял, да и стоит, конечно же, и сейчас, прямо у нас в школе. Возле него обычно принимают мелюзгу в пионеры. А вот в комсомольцы принимают уже у другого Владимира Ильича: громадного, бронзового, насупившего косматые брови, настоящего вождя угнетенных людей всех стран и народов. Владимир Ильич этот стоит на центральной площади города, и можно смело сказать, что он и есть его настоящий центр. Вообще же география у нас измеряется памятниками. Со стороны моря город охраняет белая арка с колоннами, на фронтоне которой написано: «Граждане СССР имеют право на отдых». Границу Приморского парка, к примеру, бдительно стережет бронзовый Горький: в дорожном плаще, широкополой шляпе и стоптанных башмаках, в которых проходил он мимо наших брегов когда-то очень давно, до того еще, как стал буревестником революции. Городок наш тогда был совсем ничего, можно сказать престо деревня, но уже славился своим местным писателем Н., у которого с товарищем Горьким на морском берегу состоялась недолгая встреча. Встрече эта преобразила внутренний мир нашего Н., и он стал ведущим советским писателем, почти таким же, как Фадеев и Шолохов. Хотя и писал в основном не о коллективизации и деревне, а о флоте и о славе государства Российского. Южную границу нашего города как раз и стережет памятник Н., к настоящему времени, естественно, умершему. О второстепенных памятниках, вроде бюста Пушкина или мальчике с осетром, я уж и говорить не хочу. Таких памятников в нашем городе очень много. Говорят, что от античных времен в некоторых заброшенных парках бывшей буржуазии остались еще настоящие античные статуи из белого мрамора. Так это, или не так, я судить не берусь, потому что среди бесчисленных мальчиков с осетрами, девушек с веслами, гипсовых дискоболов, пионеров, дующих в горны, и пионерок, держащих в руках символы нашего государства, рабочих, колхозниц, летчиков и танкистов античные статуи из белого мрамора совершенно затерялись и практически не видны. О них и говорить не стоит поэтому. Но вот о двух совершенно особых памятниках я умолчать не могу. Один из них охраняет северные подступы к нашему городу. Это – огромный обелиск с красной звездой на конце, на месте которой во время оккупации Крыма немцы установили крупнокалиберный пулемет и обстреливали из него виноградники, в которых иногда прятались партизаны. После освобождения города пулемет сверху убрали, а звезду опять водрузили на место. Сам же памятник, который, кстати, установлен на месте расстрела первого правительства Крыма, стоит теперь, как древний форт из рассказов Купера или Майн Рида, ощетинившись по сторонам золотыми надписями и символическими гранитными урнами. Если через люк спуститься внутрь обелиска, то увидишь множество человечьих костей. Говорят, что это кости членов первого правительства Крыма. Второй же памятник, о котором хотел я рассказать, на самом деле не похож ни на статую, ни на обелиск со звездой. Все дело в том, что памятник этот – обыкновенный платан, огромное дерево, растущее недалеко от Морского вокзала. В последние дни оккупации немцы повесили на нем партизанку Снежкову. Все происходило так же, как с Зоей Космодемьянской: Снежкову пытали в гестапо, но она не выдала никого из товарищей. После этого ее отдали на потеху солдатам, а наутро повесили. Вообще же все эти сведения о нашем городе я знаю по двум причинам. Во-первых, город наш очень маленький, и в нем не так уж трудно ориентироваться. И, во-вторых, обо всех этих вещах хорошо говорит Кеша. Так мы зовем нашего учителя географии. Но о нем, пожалуй, я расскажу немного позднее. Так же, как о Кащее и дяде Иване. Сейчас же я весь нахожусь под впечатлением допроса, устроенного мне после уроков. Я не отрицаю, что перед праздничной демонстрацией вполне мог бы сдержаться, и не делать того, что я сделал. Но, с другой стороны, любой бы нормальный человек на моем месте поступил так же. Однако, словно на беду, этот главный мой аргумент они как раз и повернули против меня. Они принялись меня убеждать, что я ненормальный, выскочка какой-то, моральный урод, и все в том же духе. Маркова заявила: