Карина Василь: Различные миры моей души. Том 3. Сборник повестей

– Эй! – закричала я фигуре. – Кто вы такой? Какого чёрта под колёса лезете?

Фигуру мне было видно плохо: фары подсвечивали небольшой участок его ног до колен. От моего окрика фигура сделала странный кульбит, словно отшатнулась или отпрыгнула от меня. Я вернулась в салон и пошарила в бардачке в поисках фонарика.

– Имейте в виду, – снова обратилась я к фигуре. – Платить я ничего не буду – вы сами прыгнули мне под колёса. А я затормозила вовремя – машина вас даже не задела…

Я включила фонарик и осветила фигуру. Все дальнейшие слова замерли у меня на губах: фонарик осветил длинноволосого кудрявого молодого человека в разорванном камзоле непонятного цвета со шпагой в руке и в высоких грязных ботфортах на ногах. Его красивое лицо было в грязи и крови, а левая рука висела на грязной перевязи. Я потрясла головой: видение не пропадало. Более того, на замызганном лице с кровавыми потёками отразился ужас, а рука, держащая шпагу, угрожающе направилась в мою сторону. Кончик её ходил ходуном, а самого молодого человека била дрожь.

– Кто ты? – едва разобрала я. – Какими чарами ты, колдунья, приручила этого чудовищного зверя? Что за огонь у тебя в руках? Во имя Иисуса Христа и Пресвятой девы, сгинь, нечисть!

И его дрожащая рука рассекла шпагой воздух в попытке нарисовать крест. Меня это разозлило. Мало того, что этот шут гороховый отбился от своих в постановке военного сражения пятисотлетней давности, мало того, что попытался заработать на мне, так ещё и оскорбляет! Нечисть! Ничего себе!

Я уже хотела было кинуться на него с кулаками, как вдруг одно соображение остановило меня: а вдруг это уловка, чтобы выманить меня из машины, чтобы ограбить или ещё хуже?

Выругавшись, я села в машину и завела мотор. Осторожно сдав назад, я аккуратно объехала потрёпанного мужчину, который крестился рукой со шпагой. На минуту осветив его целиком, я заметила на левой руке, висевшей на грязной тряпке, огромное мокрое тёмное пятно. Медленно проезжая мимо него, я внимательно рассматривала измождённое лицо и грязную разорванную одежду в стиле XVII—XVIII веков. Когда багажник поравнялся с ним, я потихоньку стала выжимать газ. В зеркало заднего вида я заметила, как молодой человек покачнулся и рухнул на дорогу. Я резко остановилась, не заглушая мотор. Глядя в зеркало, я ждала – мало ли, какой спектакль приготовили грабители для одинокого путника на безлюдной дороге? Наконец, видя, что он не шевелится и вокруг ничего не происходит, я, вздохнув, полезла за телефоном: ну точно, не избежать объяснений с дорожной полицией или как она тут называется… Хорошо, что машина прокатная, и при оформлении документов на неё все возможные повреждения, случившиеся до меня, были зафиксированы. А новых у меня не было. Так что, всякие там вмятины на железе вполне объяснимы – пусть хозяева проката доказывают. А что до его ран – пусть найдёт другого лоха, на которого повесит свои проблемы…

Телефон мяукнул и выдал невозможность соединения. Я тупо смотрела на экран: ну неужели в густонаселённой Европе мне опять попалось место, где может не брать связь?

Я снова выругалась и посмотрела в зеркало: мужчина не двигался. Я заглушила мотор. Несколько минут посидела, прислушиваясь к тишине. Вокруг шумела трава, стрекотали сверчки, где-то ухали и кричали ночные птицы. Я подождала. Потом, вглядываясь в темноту и подсвечивая себе фонариком, я направилась к лежащему мужчине. Шут его знает, может, он действует один, и сейчас заколет меня своей бутафорской шпагой, как только я подойду?

Я осторожно продвигалась к недвижимому мужчине. Дойдя до руки со шпагой, которую он выронил, когда падал, я ногой резко отбросила её в сторону и осветила его лицо. От яркого света он не дёргался, как должен был бы, если бы притворялся. Я медленно наклонилась и тронула его за плечо:

– Эй! Вы живы? – спрашивала я, легонько тряся его. Он не ответил.

Тогда я положила фонарик на землю, чтобы он не мешал мне, и повернула мужчину на спину. Чёрт, тяжёлый! В свете фонарика я попыталась расстегнуть его камзол, под которым оказался рваный жилет в крови и рубашка, столь же грязная и мокрая от крови. Вспомнив о раненой руке, я осмотрела её: она была посечена режущими ударами, а ближе к предплечью зияла дырочка, как я думаю, от пули. К моему удивлению, рукав был влажный, а из ран еле сочилась кровь. Странно, я не слышала, чтобы сейчас где-то шла постановка боя. А с утра об этом бедолаге, так сильно вошедшем в роль, кто-то уже должен был бы позаботиться.