Сергей Смирнов - А кто не пьет?

И тут один старичок-пенсионер с мордочкой, похожей на сушеную грушу, ехидно так произносит: «Да что там говорить – вы, сопляки, пить не умеете. Я в ваши годы после гулянки был, как огурчик малосольный – кровь кислая, да сам крепок. А водку мы пили ведрами! Я и сейчас за две минуты могу ведро водки выпить!».

Наши мужики от такой наглости аж закипели: «Ты, пенек старый! Да тебя после 100 граммов ни одна реанимация не возьмет!». А дед ковыряется в трансформаторе отверткой (он и в обеденное время пахал сдельщик) и невозмутимо продолжает: «Тащите ведро водки и 500 рублей, пожалуйста, на стол. Тогда и побазарим».

Выставить ведро водки мужиками было слабо, да и 500 «рябчиков» в те времена были большие деньги (как слесарь 3 разряда я получал 98 рублей). Тут хоть лопни, но дедушку не переспоришь.

Нам, пацанам, этот вопрос жизни не давал, чувствовали, что хитрит дед, но как? Достали старичка, и он признался, в чем фишка: «Все очень просто. Наливаешь стопку, засекаешь время и в рот. Ага, затрачено две секунды. Следующий раз можно повторить завтра, и так далее – учитываешь лишь чистое время. Таким образом, ведерко можно растянуть на целый год, а формально вы его выпьете за пару минут. Сечете?».

Мы поом пытались подсчитать, можно л выдуть ведро водки да же при таком условии? Разные были мнения, но на практике проверить было невозможно. Ну, где мы бы взяли ведро водки?

Утром пили водку с соком, а вечером – без

В редакции газеты «Магнитогорский рабочий» служил художником- ретушером Геннадий Елисеевич Шибанов. Мне было 20 с хвостиком, ему – за 70. Приходил Елисеевич на работу часа на два. По дороге заходил в пельменную, подорвавшую здоровье не одного поколения газетчиков, где ему из конуса (помните, из них наливали соки?) наполняли литровую банку вина приблизительно белого цвета. Шибанов ставил эту банку на подоконник, за шторку, и каждый раз, зная мой ответ, тем не менее, спрашивал:

– Будешь?

Начинать пить на работе в 10 утра мне, молодому начальнику, было страшно. И я в ответ изображал рукой знак отрицания.

– Ну, ладно! – говорил художник, и осторожно наливал себе первый стакан. Литр – не хилая доза, но пьяным я никогда его не видел.

Елисеевич работал в редакции с 1934 года, с перерывом на войну. Рассказывали, что в молодости он носил на работу папаху и черкеску. Ответственным секретарем редакции был бывший царский полковник. Когда ему становилось грустно, он кричал:

– Шибанов, марш за водкой!

Выпив, он набрасывал на плечи шинель и играл на скрипке. Все материалы, которые ему приносили, он бросал в урну. В эти минуты он был щедр к женщинам, и вокруг начинали вертеться работницы типографии.

В редакции был буфет. Когда сотрудники приходили на работу, он говорили буфетчице:

– На службу!

И буфетчица наливала им водку с томатным соком. А когда часы пробивали 6 часов вечера, сотрудники произносили:

– Со службы!

И получали свою порцию чистой водки.

Рядом с редакцией была пивная. Раз в неделю туда прибегал мальчик-курьер и кричал:

– Редакционные, на летучку!

Четыре столика нехотя поднимались.

Чудесное было время.

В редакции пили из любой посуды!

«Чернила», «Бормотуха», «Огнетушитель»… Чудесные напитки нашей молодости

Каждый напиток достоин своей посуды. Вино разливали в бутылки ёмкостью 0,75, коньяк и водка занимали тару поменьше – 0,5 (сейчас все так и осталось), а вот чудесную золотистую жидкость чаще продавали на разлив, и цедили в трехлитровые банки. Полиэтиленовых «сосок» еще не было, зато были полиэтиленовые пакеты, в которых в очереди за разливным пивом стояли люди, чьи жены использовали весь запас банок под засолку огурцов или помидоров (мировой закусон!). Иногда такой пакет оказывался дырявым, и пиво приходилось пить по дороге домой – через дырочку. (Бегом!). Пакеты уже мало кто помнит, а вот стеклянная посуда еще в ходу. В челябинской Лаборатории живого пива время от времени торгуют пивом в старой, проверенной таре – в трехлитровых банках, к которым прилагаются сетки-авоськи. Ностальгия!

Шпроты – мировой закусон!

Пиво было живым. Без «консервов»! Пиво, если его не успели заранее разбодяжить, было классное! «Жигулевское», которое, как выяснилось позже, в Куйбышеве (Самара) варили по дореволюционным рецептам «баварского», вкусно пахло хлебной корочкой… Вот, правда, сортов в СССР было немного – «Жигулевское», «Ячменное», «Колос», «Славянское», «Бархатное». Больше не помню. В московском театре я как-то пил «Бадаевское» в бутылках, кажется, по 300 мл, но это было пиво для богемы. К сожалению, живое пиво быстро портилось, и содержимое булок на пятый день уже начинало подкисать. Пива не хватало, и, в то же время, нередко пиво продавалось «позавчерашнее» – парадокс.