Евгений Кузнецов - Рад Разум

Вот: лишь за сорок мне стыдно.

И если уж гнев бы, так только – на себя: за свою в этом слепоту, ну, или забывчивость, или небрежность.

«Кризис»? – «Всуе, всуе»!..

Я тогда чуть было не написал заявление: «по собственному желанию» – лишь бы не получилось так, что за меня обо мне – решили, решили!..

«Всуе, всуе»… Вот пристало словечко!

Но я в те дни – как бы разучился говорить.

Как бы научился – наконец-то – молчать.

Подтвердилось – моё в и денье!

Ведь я, уволенный-сокращённый, не чувствую себя – оскорблённым?..

Нет. Не чувствую себя оскорблённым.

То-то и оно!

…На улицу сделалось выходить стыдно… или страшно… точнее сказать – странно!..

Улицу в самом центре города зачем-то раскопали – и там целый метр: слои асфальта, песка, гравия… ещё ниже – булыжник и еще песок…

Слои, слои… Годов, веков!..

А все, кто мимо идёт, и в эту бездну даже не глянут, – суть во сне, во сне! – Живущие в пространстве явно ином – плоском, куцем, убогом.

Я же, выходит, средь них, в их этом – в двухмерном – мире, – разведчик!

В студентах слышал, и – с кафедры, сказку-притчу про разведчика про «нашего»: он где-то «там», где у «них» всё «не так», попался на том, что, переходя улицу, посмотрел сначала влево…

Я – после увольнения – признался, что и давно-то чувствую себя, в студентах ли, в юристах ли, в журналистах ли, живущим… буквально на поверхности планеты.

Беру интервью – и при этом ведь подмывает же меня натурально… спросить самое разумное и действительное: изменяет ли мой собеседник жене?.. какое у него самое первое воспоминание в жизни?..

Обучаясь, после юристов, в журналисты, я, может, как раз именно эти-то факты и надеялся предавать огласке. Но вскоре убедился, что мои мысли – вообще вне любого всякого двухмерного листа.

Что есть это самое, по мне, двухмерное пространство.

Вот видимый я и вот окружающий меня видимый мир, и – всё, всё!

Больше нет – кроме этого – ничего!..

«Сокращённый» – я нашёл себя по-настоящему наконец-то озабоченным о так называемом «ближнем»!

Странно или не странно.

И даже язык не поворачивался сказать о себе: «безработный».

И – первое, свежее, новорождённое впечатление.

Кого ни встречу на улице, все – несчастливые!

Им, всем и каждому, в детстве или хоть в школе, или хотя бы институте не сказали, что они на этом свете – побывать!.. Что они, их души, до этого были уже на том свете и потом будут опять на том свете!..

Минувший, двадцатый, век был веком прежде всего – недоговорённостей. А уж потом – крови и атома, космоса и телевизора.

И все – несчастливые.

Вот этот. У него есть семья, деньги, карьера… но нет в душе чего-то лёгкого, отрадного – и они ищет это… в жизни.

А вот у этой нет ничего, даже и радости ни в настоящем, ни в будущем – и она ищет её… в прошедшем.

И счастья у них – нет, нет.

Потому что оно, счастье, бывает не в жизни, а в душе. Ощущается подлинное не в каком-то отрезке времени – а как одновременное на всю жизнь.

Жить в мире, где только – только! и главное! – семья и работа, общество и цивилизация… времена года и эпохи возраста… выборы или осадки… – жить, то есть, только в состоянии ощущения лишь видимого, буквально видимого – вот я, а вот всё окружающее, – и означает пребывать в двухмерном пространстве.

Потому-то я и не чувствую себя оскорблённым.

…Я, который – «я», не просто на этом свете, в этой жизни, в этом теле – не просто в этом видимом мире.

Я – в Мире.

В Мире, который состоит из «этого света» и «того света».

И просто я сейчас – на «этом».

Я в Мире – почему так понятнее мне самому себе говорить, – который – из видимого мира и невидимого мира

И я сейчас – в видимом.

И значит – значит, что «тот свет», «та жизнь» – просто-напросто мною буквально не видимы.

Но они – вокруг!

И я в них – как в соку, как в течении, как в ветру.

Я – в Жизни!

…Биржа и пособие – скука, унизительная скука.

В развязанном своём состоянии – лишь бы устроиться куда попало на работу.

Даже как-то всё вокруг сделалось ново!..

И чуть я на эту тему – знакомый мне советует: иди, как и он… натурщиком в художественное училище!.. Он, дескать, просто сидит – а ему платят. Он сидит себе… его рисуют… И чтоб ни ему, ни всем не скучно было, он говорит, говорит, говорит… чего-нибудь…

Я прямо содрогнулся. Только тут мне бросилось в глаза, что ведь он – офицер в отставке… и лет на десять меня старше…

Как сие символично!

Я взял, умело-то, – и конечно, баловства ради! – любую газету, где есть та, вожделённая, рубрика… Кем бы мог? – Ну, чтобы – что? – попроще… Да вот – плотником! Даром, что ли, деревенский… Звоню… Голос: «Слушаю…. Здравствуйте, Андрей Константинович!..» Я – сразу отбой. Как у них там мой номер?.. Может, писал в газету когда-то о ком-то…