Андрей Синельников - Пора меж волка и собаки

– Входи, входи брат. Чего ты там, у порога мнешься. В горницу входи, – раздался звонкий голос, явно принадлежавший хозяйке.

– Войду, коли зовешь. Только вот чего-то я смирения в голосе у святой игуменьи не слышу? – пробасил вошедший, скидывая капюшон.

– А я из себя смиренницу и не строю! И когда это ты меня Микулица в смирении мог упрекнуть? – повисая на шее монаха, выпалила монахиня.

Правда, теперь ее было не узнать. Куда девалась смиренная черная одежда и потупленный взор. На шее у черноризца висела и болтала ногами прекрасная девушка. В зеленом шелковом платье с прозрачными газовыми вставками, какое надевают только в гаремах великого Оттоманского султана. С перетянутой талией поясом из кожи змеи, в тонких сафьяновых черевичках и с высокой короной красно-золотых волос, она сама казалась змей принявшей человеческий облик.

– Погодь, погодь, – монах легко поднял ее в воздух и крутил на вытянутых руках, осматривая со всех сторон как драгоценную игрушку, – Ну точно Малка, – сделал вывод он и бережно поставил на центр стола, стоящего в горнице, – Погодь, погодь. Я щас дорожное сброшу и расцелую тебя в полную силу.

Он сбросил с себя дорожное платье и остался в щегольском коротком кафтане из черного бархата с серебряным поясом, на котором действительно висела кривая половецкая сабля.

– Ну, вот теперь можно, – он также бережно поднял монахиню, если теперь ее можно было так назвать, со стола и, притянув к себе, расцеловал в обе щеки.

– Можно, можно, – подтвердила она, смачно поцеловав его в губы, – Поставь на пол, медведь Залеский.

– Ну, мир этому дому, – он перекрестился на образа.

– Ишь смотри, как выучился, – поддела его хозяйка.

– Так и ты ведь в красном углу теперь иконы держишь, – отпарировал гость.

– Ладно, садись за стол. Соловья сказками не кормят, – она скинула рушник с припасенного угощения.

– А чего девок своих не позвала прислуживать? – спросил монах.

– Для нашего разговора чужие уши лишнее. Что знают двое – знает и свинья. А ты хочешь еще и третьего позвать!

– Тебе видней. Ты у нас головы – два уха. Пошто звала? Из чащоб моих сюда вызвала. Случилось что?

– Случилось, случилось. Только ты сначала хозяйку уважь. Хлеб-соль переломи. Вино со мной раздели. А потом уж честным пирком – да за свадебку.

Не успели гость и хозяйка разлить по бокалам красное тягучее вино, как неожиданно в дверь постучали. На лице Малки появилась настолько неожиданная гримаса удивления, что Микулица не смог сдержать негромкого смешка.

– А чего ты хихикаешь? Угрюмы ни одну живую, да и неживую душу не пропустят, – сердито цыкнула на него Малка, – Или Угрюмов нет, а такого быть не может, потому что, во-первых, они нежить, а во-вторых, их четверо. Или это не человек и не нежить.

– Пожалуй ты права, – согласно кивнул монах и передвинул саблю, что бы половчей было вынимать.

– Так ведь и не человек! – подтвердил входящий в дверь нежданный гость, – И не нежить! А всего-то…

– Раймон!! – разом выдохнули оба с радостью и облегчением.

– Раймон… и не один, – подтвердил входящий, – Не званный гость хуже татарина, а нас тут вообще трое. Входите братья, – повернулся он к кому-то стоящему за дверью. А Угрюмов ты не ругай. Они конечно стражи верные,…но не от нас.

– Здрава будь, хозяйка, – кланяясь ей в пояс, вошел следующий гость.

– Вот так раз! Роллан! – Входи, входи рада, честно скажу рада, – хозяйка пошла навстречу гостям.

– Хлеб да соль! – вошел еще один путник.

– Едим да свой, – в тон ему ответил Микулица, радостно обнимая вошедшего.

– Здравствуй крестница, здравствуй душа моя.

– Здравствуй дядька Гуляй, здравствуй черт франтоватый, бабьи слезы. Куда ж вас мужиков столько в девичью светелку игуменьи женского монастыря навалило? – со смехом спросила она.

– Коли чего не так – извиняй, – Гуляй, с притворным страхом, отскочил в сторону, – А сурьезно, если не в коня корм, давай сменим место-то? Вы как братья?

– Да брось ты дядька. В тесноте да не в обиде. Угощения на всех хватит. Не хватит – вравронии поднесут. А на стреме Угрюмы стоят. Их окромя вас боле провести некому. Входите. Сядайте, в ногах правды нет! – она радушно обвела рукой свою светелку, сразу ставшую маленькой девичьей комнаткой.

– Не хоромы конечно, но сойдет, – примирительно прогудел Гуляй и неожиданно схлопотал по шее от Роллана, – Ну ты потише. Тоже мне енерал тайной войны! Как влеплю промеж глаз – искры полетят!

– А ты Малку не тронь! Она нас не звала, и в шею не вытолкала. А ты все языком молотишь, как корова боталом, – отозвался Роллан.