Андрей Синельников - Великий князь всея Святой земли

– Так это что ж, значит у чуди белоглазой, у руси, у греков, у фрязев, у… у всех, всех на земле Вера одна? И Бог один? – Андрей не сдержался и перебил рассказчика, – А вот новая Вера идет из Царьграда, она как же? А отец ездил в Святую Землю? А…

– Остановись сынок. Вера у всех та, какая им отцами и дедами завещана. Бог на небе для всех един, только служат и чтят его по-разному, как у кого в уложениях и Правдах записано. Да и кличут его разные люди по-разному, но Бог един. Княжьи помощники, боговы люди тот уклад веры рассказывают, какой сейчас им для дела нужен. Что Добро? Что Зло? Кто вправе это мерить, кроме самого Бога. Потому и дал он Чернобога и Белобога, как одно целое, два лица, в одном себе. Что одним хорошо – то другим не в лад. Правда и Кривда – близнецы сестры. У кого сила – у того и Правь, право, значит, правым быть. Главное, что бы силу эту и право это, ты на божье дело пользовал, помни малыш, за не правое дело спросится и воздастся, если не там у вас, то здесь в Нави, в Ирии. Потому смотри, что тебе для дела великого, для людей, для пользы роду и отечеству надобно, то бери и пользуй. Надо будет другим именем Богов чтить – чти, надо будет самому божьим сыном назваться – назовись. Главное, чтобы от дел твоих люди благо видели, благоверным будешь, и Веру твои правоверной будут звать. Нас же правильно славить, и чтить будешь, и веру твою православной назовут. Но то, токмо от тебя, и от дел твоих зависеть будет, да от Великой Пряхи – Макоши, ей нить твоей судьбы прясть, ей и время, и долю тебе определять. Да что-то я не о том разговорился, разболтал ты меня. Вернемся все-таки к предкам твоим.

– А о Вере, о Вере? – попросил Андрей, – Какая Вера правильная, праведная? Какие Боги главные? Какие храмы и капища оборонять от злого недруга? Кто более богам мил? Какие роды и племена ими любимы?

– Нет! – жестко ответствовал Святобор, – Только о предках. О Вере у тебя еще будет разговор, не со мной, у тебя еще будет время подумать и разобраться. О Вере, сердце и голову свою спрашивай. Сердце – о Вере для себя, а голову – о Вере для дела. Все! Закончили на эту тему. Научись слышать и слушать. Надобен не тот, у кого язык, а тот, у кого уши. Запомни княжич, только пустая бочка громко гремит.

Андрей, получив отповедь, сразу прикусил язык, огладил длинные волнистые кудри и со смирением сложил руки на коленях. Второй раз повторять ему не надобно, он и так понял, что осердил собеседника, и добром это могло, не кончиться. Всем своим видом, выражая внимание, и готовность слушать и понимать, он повернулся к Велесу, широко раскрыв голубые глаза, и в последнюю секунду прикусив готовые сорваться с языка вопросы.

Однако тот уловил, скрытое нетерпение и жажду знаний, по-видимому, все сущность отрока кричала.

– Говори! Говори, ну что же ты молчишь, у нас так мало времени, а встретимся ли мы когда еще, того не ведает ни кто.

Он улыбнулся в полу плаща, стер с лица улыбку и размеренно начал рассказ.

В ушах, во всем воздухе, как будто зазвучали, зазвенели переливистые струны гуслей, голос полился свободно и размеренно. Княжич уже не перебивал, он как будто видел те картины, о которых рассказывал Баян, слышал шум деревьев и журчание воды за бортами боевых лодей с головами драконов и лебедей на носу. Собственной кожей ощущал холод полярной ночи и жар пустынь. Сам взлетал на стены крепостей и городищ, в грозных звуках сечи и лязге мечей. В ушах у него раздавался храп диких коней и стоны раненных, вопли наступающих врагов и похоронное пение на курганах за поминальными столами. Кровавый туман застилал ему глаза и тут же рассеивался, превращаясь в розовую утреннюю зорьку на берегу звонкого лесного ручья. Он видел внуков Дажьбожьих, входящих в покоренные города, и червленый щит, прибиваемый ими на врата, в знак покорности поверженного города. Водил хороводы на высоком утесе над далеким теплым морем вместе с девушками в венках, из каких-то ярких цветов, ему не знаемых и неведомых. Суровые лики воинов в медвежьих шкурах с секирами в руках сменялись почти прозрачными девичьими образами, но в таких же шкурах. Только виделись они не на поле брани, а в тени белоснежного храма, с не узнанной им Богиней на троне. Видения мелькали один за другим, а струны играли то тише, то звонче, и голос то крепчал и рычал как грозовой ветер, то шелестел и обволакивал, как вечерняя прохлада. Андрей пролетал в небе в колеснице запряженной не то драконами, не то дикими конями, и видел далеко внизу города, названия которых он ранее не слышал и не знал. А чей-то голос шептал ему в самое ухо, так, что от дуновения шевелился локон: Липск, Дроздяны Бранибор, Берестенье… Он видел незнакомые для себя земли, реки, моря. В густых лесах, далеко внизу, курились волховские костры, но это были костры в честь неведомых ему Богов. На скалах и курганах стояли идолы, и храмы тем, кого он не знал и о существовании которых не ведал. Но все это – была славянская земля, как бы не называли себя ее жители, каким бы Богам не молились, каких бы предков не поминали, и каких бы героев не чтили. Они говорили на одном языке и пращуры у них были общие, пришедшие с далекой и неведомой страны и чтившие единого Бога-Солнца, как бы они его не прозывали в своих землях, но обозначенного одним солнечным символом распластанной в полете птицей – крестом.