Галина Хэндус - Моя принцесса. Рассказы из жизни и о жизни

– Гриша вызывал Люсю на телефонные переговоры, но она сказала, что мы к ним не приезжали, – тихонько сказала Таня. Ей не давало покоя чувство вины за случившееся. – Что дальше было?

– Точно не знаю. Через неделю ко мне приехала Инга и сказала, Гриша в больнице после тяжёлой операции. Когда он немного пришёл в себя, сам всё рассказал.

– Что он рассказал, что? – нетерпеливо перебила Татьяна сидящую рядом пожилую рассказчицу. Сердце её отчаянно колотилось от непонятно откуда взявшегося чувства вины и страха.

– После того как Гриша узнал, что вы с Алёшей ушли от него, он объехал всех родственников, потом друзей и знакомых. Он думал, вы где-то здесь от него хоронитесь. Три дня искал, не нашёл. Потом начал пить. Закрылся дома, выпил всё, что заранее купил. Три дня было тихо. Соседи не слышали ни музыки, ни криков, ничего. На четвёртый день к вечеру Нинка, соседка снизу, услышала громкий выстрел, похожий на хлопок, потом что-то грохнулось на пол. Она поднялась к вашей квартире, долго звонила, чтобы узнать, что случилось. Не дождавшись ответа, она позвонила матери Гриши. Ты сама телефон дала на всякий случай. Вот случай представился.

Клавдия примчалась сразу же. Гриша был у неё накануне – вас искал. Сердце материнское трудно обмануть, она сразу почувствовала неладное, тут же вызвала милицию. Дверь открыли, увидели Гришу – он лежал на кухне в луже крови. Рядом валялось охотничье ружьё. Курок от ружья он к большому пальцу ноги привязал, потому как рукой достать несподручно. Никто не знает, хотел ли Гришка всерьёз застрелиться или попугать кого, но выстрел пришёлся чуть выше живота.

– Он что, все три недели лежит в больнице? – спросила побледневшими губами Таня. Она пыталась унять внутреннюю дрожь и не заметила подошедшего Алёшу. Мальчик услышал последний вопрос.

– Что с папой? Почему он в больнице?

– Папа заболел. Иди, сынок, поиграй, мы потом с тобой в больницу к нему съездим, хорошо? – попыталась улыбнуться Таня, не решаясь всё рассказать сыну.

– Мам, я тогда на улицу пойду, можно? – осторожно спросил Алёша.

– Конечно, можно. Только далеко от дома не уходи, вдруг опять дождь начнётся.

Проводив взглядом Алёшу и услышав звук захлопнувшейся двери, Татьяна перевела дыхание.

– Ты ему всё не рассказывай, я его сама потихоньку подготовлю, – обратилась она к бабушке. Та утвердительно кивнула. – Сам-то Гриша что говорит? Зачем он это сделал?

– Говорить он толком не может, зачем стрелялся – не помнит, сильно пьяный был. Говорит, вроде без вас жить не хотел, а точно сам не знает.

– Вот горе-то какое… Что мне теперь делать? Я, конечно, помогу ему на ноги встать, но жить с ним не стану. Теперь я его ещё больше боюсь, чем раньше. Что врачи говорят? Он останется инвалидом или как? Что он себе отстрелил? – губы Тани побелели от волнения и задрожали.

– Операция была серьёзная, восемь часов врачи в нём ковырялись. У Гриши осталось только полжелудка, даже меньше, да метра два кишок у него отмотали. Он же стрелялся дробью, она осталась во многих местах, куда врачам не добраться. Так и будет жить с дробинами, пока одна из них не повредит какой-нибудь орган. В общем, никто не знает, чем всё закончится. Таких случаев у врачей не было.

В комнате повисло гнетущее молчание, нарушаемое громко тикающими ходиками, висящими на стене. Время закрыло страницу до несчастного случая и открыло новую: жизнь после него .

***

В то далёкое, почти забытое время, когда Таня вначале бросила все силы, чтобы очаровать Гришу, потом, чтобы построить с ним уютное семейное гнёздышко, а затем стала постепенно разочаровываться в результатах с трудом завоёванного счастья, её младшая сестра Тоня жила совсем другими интересами.

Не строя грандиозных планов, она долго выбирала точку приложения собственных сил, искала цель в жизни. Она закончила школу, поработала два года в канцелярии городского комитета комсомола. Набравшись какого-никакого опыта, поступила на факультет иностранных языков педагогического вуза. Вуз находился в другом городе, но переезд к месту учёбы и новой жизни оказался быстрым и легким.

Через пять лет, успешно закончив учёбу, Тоня получила место учителя немецкого языка в одной из средних школ. Параллельно она поступила в аспирантуре, решив в будущем преподавать не в школе, а в институте. Детей она не то чтобы не любила, но относилась к ним с известной долей иронии и осторожности. Равнодушного отношения к детям оказалось достаточно, чтобы оставить работу школьного учителя.