Вчерашняя потеря была почти забыта. Как раз до странички со словами «Наша Таня громко плачет». Первую фразу Агнесса прочитала бойко, вторую тише – и смолкла совсем. В наступившей тишине Танечка хлюпнула носом, а Павлик виновато смотрел на «хозяйку» и кусал губы. Поковыряв пальцем обивку кресла, он выдавил:
– Я не хотел…
Уронили Мишку на пол. Оторвали Мишке лапу. Всё равно его не брошу, Потому что он хороший! (Агния Барто)
Танечка сидела на кровати в обнимку с большим новым мячом. Его вчера принесла мама Павлика: когда мальчик рассказал, что именно он упустил мячик в воду, соседка поспешила загладить невольную вину сына. С тех пор Таня не выпускала игрушку из рук, в крайнем случае аккуратно пристраивала где-нибудь перед собой. Новый мяч был совсем не похож на старый, хоть и копировал его цвета: красные бока чересчур отливали глянцем, а а синих полосках не хватало белёсых потёртостей. Не то чтобы девочка не замечала разницы, но, выплакав горе потери, она смирилась и теперь держалась обеими руками за то, что есть.
– Доча, обедать! – донеслось из кухни, и Таня осторожно уложила мяч на кровать – чтобы не упал. Оставлять нового друга не хотелось, но тонуть ему здесь вроде было негде…
Остальные игрушки скучились в углу комнаты в ожидании хозяйки и подозрительно поглядывали на новичка.
– У, как блестит, зараза! Думает, что раз новенький, то лучше Круглого?
– Да ладно вам. Он же не виноват, что Круглый утонул, – заступился за новобранца Пухлый. – Эй, Красный, ты как там? – вопрос остался без ответа: девочка, не выдержав долгой разлуки, вбежала в комнату и забрала мяч с собой.
– Танечку жалко: переживает же… – сочувственно заметил сердобольный Неваляш.
– И всё же: кто виновен в гибели Круглого? – задумчиво произнёс Пухлый.
– Ну все же знают: это соседский Павлик виноват! – Барби так активно захлопала ресницами, что стоящий рядом Неваляш слегка покачнулся. Её неожиданно поддержала Мальвина:
– А я вообще всегда говорила: от мальчишек одни неприятности!
– Да с дырой в боку он бы всё равно не выжил! – доказывал свою точку зрения медведь. – Так что не важно, кто его в пруд бросил. Мне интереснее – кто ему дырочку провертел…
Дверь комнаты открылась, и Танина мама наскоро закинула всю компанию в шкаф: ожидались гости. В детскую их обычно не приглашали, но «мало ли что»…
Скоро из зала послышались голоса: Танечка и Агнесса по очереди читали стихи. «Всё равно его не брошу, потому что он хороший»…
В шкафу послышалась невнятная возня.
– Эй, ты чего? – раздался недоумённый голос Пухлого. Дверца шкафа приоткрылась и медведь, нелепо взмахивая лапами, вывалился наружу.
– Мама! Пух заболел! – Танечка забежала в комнату и остановилась, как вкопанная, над распластанной плюшевой фигурой. Даже над двумя: медвежья лапа лежала отдельно. Мама заглянула в комнату и только руками всплеснула:
– Ну, девочки, вы даёте! Как только умудрились-то? Не поделили, что ли?
– Это не мы! – Танечка обиженно поджала губы. – Дедушка его вылечит?
– Ну, тут только на дедушку и надеяться… – мама забрала пострадальца и его «запчасть» и понесла в комнату к своему отцу, куда время от времени попадали все игрушки…
Спать пора! Уснул бычок, Лег в коробку на бочок. Сонный мишка лег в кровать, Только слон не хочет спать. Головой качает сон, Он слонихе шлет поклон. (Агния Барто)
Тускло-жёлтый свет фонарика освещал детские лица. Не полностью, а как полагается: только нижнюю часть, отчего на месте глаз получались тёмные провалы, да и рты у девочек при разговоре напоминали чёрную дыру. Не космическую, ведь сестры пока даже не знали такого понятия, а просто чёрную дырку. Сегодня они обе ночевали в детской: зал, где обычно спали тётя и её дочь, был занят припозднившимися гостями. Взрослые играли в лото, а девочек отправили готовиться ко сну. Постель была уже постелена, и сестрёнки в свете большого, но старого фонарика «девичничали», забравшись под одеяло.
– А ты когда-нибудь вызывала духов? – Агнесса постаралась придать голосу «замогильности», в меру своего представления.
Читать дальше