Юлия Тужикова - Дневники памяти

Два одиноких слова. Ни маленьких рук в теплых больших руках. Ни объятий, ни конфеты с мишками на обертке. Он больше не поднимет ее высоко в небо и не закружит лучше, чем на каруселях. Ничего не осталось. Почти чужие. Только неловкое напряжение в воздухе и колющая тишина.

Он первый нарушает оглушающее молчание: «Пойдем гулять. На улице весна».

Они идут на расстоянии, не осмеливаются подойти ближе, дотронуться. Будто не верят в существование друг друга, боятся, что это сон. Сон, который они видели много раз. Но стоило открыть глаза – все исчезало, как снежинки на теплых руках. Он исчезал.

Ей кажется, сотни глаз смотрят им вслед, десятки голосов шушукаются у них за спиной. Но шумный город не замечает их. Они идут, и у них за спиной остаются скрип и шуршание подошв людей и машин, постоянно спешащих куда-то.

Легкий весенний ветер уносит страх и тревогу, боль и обиду, непонимание и грусть. Она тихо берет его за руку. И как по волшебству загораются светлячки в его глазах. Уже сильно заметные глубокие лучики морщин вокруг глаз, но все еще та же улыбка. Стирается грань, будто они пробили стену, и нашли друг друга после долгой разлуки. Он подхватывает ее на руки и кружит как на каруселях, как тогда, как в детстве.

Она торопливо пытается рассказать ему все, что было с ней за эти долгие годы. Про разбитые коленки, про грамоту по рисованию, про музыкальную школу, про то, что она хотела танцевать, а ее записали на аккордеон (про то, какой он огромный, и ее из-за него почти не видно), про лопнувший аппендицит, про несносного Сережку из параллельного класса и про то, что у мамы никого нет. Он смотрит на нее, и его золотисто-зеленые глаза говорят, что он все знает. Будто всегда был рядом.

Они сидят на берегу реки. Как волшебник, он достает из пузатых оттопыренных карманов клетчатого полинявшего пиджака яблоки и белый воздушный пшеничный хлеб. Это были самые вкусные яблоки и хлеб на свете.

Она держит его за руку и боится отпустить. Дрожащим голосом тихо: «Ты еще придешь?» Он молчит. Жизнь научила не давать обещания.

Больше он не приходил. Никогда. 17 лет прошло. Он думал, что недостоин ее, она – что он ее бросил.

Они жили в одном городе, через три улицы – будто на разных планетах.

Он оставил ей яркие рыжие веснушки, зеленые глаза, неразборчивый почерк (она писала, как и он, левой рукой), портфель, зеленое платье и несколько черно-белых фотографий.

В воспоминания вонзается мысль: «Купить венок». Она медленно, как во сне, тащится в похоронную лавку. Та встречает ее голыми крышками только что сколоченных гробов. Обнаженные, еще не прикрытые красным бархатом, они таращатся на нее. На стене висит черный костюм. Он знает: за ним скоро придут. Десятки корзин и венков из неживых цветов. Змеями извиваются, их оплетают черные ленты. Она стоит в дверях, не может подойти ближе. Он любил живые цветы…

– Что вам? – за спиной тусклое лицо немолодой продавщицы.

– Ничего, – задыхаясь, шепчет она.

– Это хорошо, что из нашего товара вам пока ничего не нужно. Но рано или поздно все возвращаются.

Колючий ветер жалит лицо и что-то внутри. Она стоит у незнакомого подъезда. Его подъезда. На лавке цветная фотография, изуродованная черной лентой. Человек с фотографии – рыжая шевелюра, улыбчивые глаза. Она помнит его таким, только на 20 лет моложе. Сколько ему сейчас —54—55? Она ищет его образ в закоулках памяти. Скорбящих и провожающих почти нет. Четверо старушек-соседок жмутся друг к другу в надежде согреться. Шепчут: «Скоро привезут».

Убогая машина «буханка» вывалилась из-за поворота, заскрипела, затарахтела, подъехала, остановилась. Со скрипом открылась боковая дверца. Гроб. Страшно.

Подойти ближе. Она знает: пока не увидишь своими глазами, можно обманывать себя – не было ничего, приснилось. А если увидел – все – отпечатается картинка на сетчатке глаза и отправится по нервным канальцам прямиком в мозг, чтобы остаться там навсегда.

Пара неуверенных шагов. Внутри гроба – старик. Маленький и худой, с лицом, изъеденным коричневыми пятнами. Почти нет волос. Торчащие скулы, острый подбородок и лоб, череп обтянут синевато-прозрачной кожей. Вместо глаз две глубокие темные ямки. Почерневшие пальцы рук навсегда сцеплены в вековой замок. Кто он? Она не знает его. Тот, который на фотографии, – и этот в гробу? Такого не может быть – это разные люди.

Голова старика неестественно криво вывернута вбок. Она хочет повернуть голову. Ей кажется, ему больно. Озирается. Мысленно просит «помогите», сделайте это за нее. Она кричит, но крик не выходит наружу, он летит и с грохотом разбивается о стиснутые до чудовищного скрипа зубы.