Анна Голицына - Явления ночи пред ваши очи. Сборник фельетонов

Потом, понятное дело, началось чтение стихотворений, написанных аккуратно, с соблюдением всех размеров и правил дамы по имени стилистика, дамы по имени конъюнктура и прочих столь необходимых дам. Но не муз. Муза давно не посещала Петра Петровича. Где-то с той поры, когда в классе девятом он был вызван к завучу, который пояснил ему, что за воспевание женских прелестей можно вылететь из школы, а также испортить себе блестящее будущее. Каждый в таких ситуациях реагирует по-своему. Герой английской рок-оперы «Стена», чьи стихи с издёвкой зачитывает его однокашникам учитель-тиран, протестует, крушит и ломает всё на своём пути, ну а Аморалов решил, что стихи теперь будет писать такие, как если бы фамилия его начиналась на букву «О». О морали. Просто и без фантазий.

…После того как вожак прочёл десятое стихотворение и понял, что устал, то по сему торжественному случаю пригласил всех членов ЛИТО в фойе, где был его щедрою рукою накрыт стол – давно приевшийся всем «Тархун» и бутерброды из сухого белого хлеба без масла с сыром, по вкусу напоминающему резину. И, как и обычно, каждый несчастный и безликий член подходил к нему, многозначительно тряс руку, заглядывал в глаза в надежде увидеть хотя бы намёк на то, что следующим будет изданы именно его работы…. Всё было как всегда, вот только не знал Пётр Петрович, что в фойе за ним давно наблюдали круглые, по кошачьи внимательные глаза человека невысокого роста. А если бы и заметил, то не узнал бы. То ли дело себя любимого узнавать… или какого сановника.

А вот похожий на драного и злого кота Анехамов издали заприметил своего давнишнего однокашника Аморалова. Подошёл, подволакивая ногу – раны с фронта – с обычной сардонической улыбкой, поприветствовал этим своим – салют!

– Вы кто? – неприязненно изумился хозяин бала.

– За партой вместе сидели, Петюня! Но ты себе не льсти. У меня шевелюра в мои сорок пять, хоть и седая, а есть. А у тебя уже нет. – И рассмеялся прибывший будто как-то про себя, беззвучно, а глаза так и остались холодными.

– Ах… Ванька… Но уже, полагаю, Иван… эээ…

– Неважно! Мне это не надо! Зачем тебе моё отчество? Когда я тебя посажу за растрату бюджета, тебя это будет волновать меньше всего.

Очки Петра Петровича вспотели. Почему-то вспомнилось, как косил от армии. Где-то в глубине сознания пронёсся образ Ваньки, молодого, весёлого, в армейской пилотке, с папироской в зубах.

– Да ты не боись. Это я шучу так. Работа такая. Пойдём, выпьем за встречу. У тебя же тут в кабинетике явно припасено…

Пётр Петрович опасливо оглянулся по сторонам. Как бы кто не заметил. Но как тут не выпьешь… похоже это как бишь его звали-то… Ваня, Ваня, ах память, память, теперь поди в прокуратуре служит. А ведь деньги были и на масло, и на кофе и на конфеты. Просто как обычно договорился с подрядчиком, нет, ну нельзя же так, чтобы всё только для народа, нужно и так чтобы для себя, ведь если для себя, для доброго своего здоровьеца, то значит и для Родины. Родине он нужен здоровый, чтобы и дальше сочинять стихи.

– Ваня, тут вообще-то люди собрались… мы же не одни, ты не видишь?

– Что ты заладил люди. Люди-люди – хрен на блюде. Мы с тобой вон сколько не виделись. Ты вон погляжу теперь большой начальник. Ну а я тоже так ничего. Оперуполномоченный по особо важным делам! Полковник я, Петя, полковник с кладбища мёртвых полковников… Знаешь скольких я посадил, дорогой ты мой, и за дело. Так что пошли. Был бы ты при погонах, мог бы меня бояться. Хотя правильно делаешь, что боишься, это лишним не будет. А то вдруг я буду по литераторам работать, а тут ты – готовенький. – И тут Анехамов подмигнул, отчего у Петра Петровича заныло сердце, оттуда боль перекинулась в желудок и сползла в кишечник. Лучше налить, понял председатель литературного общества.

И он налил однокласснику у себя в кабинете за роскошным дубовым столом хороший французский коньяк, купленный в Париже на слёте русского зарубежья. И намазал французский багет чёрной икрой. Подумал и достал балык. И плитку горького шоколада.

– А… как ты вообще сюда попал? – задал он вопрос, который стоило задать наглому оперу с самого начала.

– Как-как… Талантлив я, видишь ли. Думаю, надо чем-то на пенсии заняться. Вот может, начать детективы писать, ты как считаешь? Надо же мне будет как-то хорошо жить. Возглавлю какую-нибудь компанию, и развлечения ради буду ещё называться писателем криминального жанра. И иду я вот мимо этой богадельни и гля… знакомая фамилия нашего круглого отличника, баловавшегося порнушкой в школьные годы. Те твои стишки мне, кстати, очень нравились. Зарыл ты талант в землю Петюня в угоду конъюнктуре! Так вот иду и вижу твою фамилию. Дай, думаю, зайду, обниму одноклассника. Выпью за встречу. А он мне скажет как стать писателем. По-настоящему, а не как всему этому твоему сброду, который знает, что ты врёшь, но заглядывает тебе в рот. – Анехамов выдохнул и опрокинул рюмку дорогого коньяку в пасть, будто стакан водки влил. Закусил и воззрился на дрожащего председателя затянутыми хмельной поволокой глазами.