Галина Воронова - ЗОЛОТАЯ БАБА, или На этот раз я все сделаю правильно

2

И все одно к одному. Вот и праздник – ежегодная городская ярмарка. Сколько лет знакомые зазывали Лильку присоединиться к ним, но у нее всегда находились причины оставаться в стороне.

Ярмарка! Ярмарка! Ох, уж эта ярмарка! Не книжная, сорочинская, тщеславная, а зимняя, ее собственная – первая в жизни! Яркая, шумная, воодушевляющая и разнообразная, внутри которой веселая лепота соседствует с корявыми потугами, радость – с алчностью, зависть – с щедростью, возвышенное и виртуозное – с простым и доходчивым. Сгусток жизни – все в ней есть: и великое и ничтожное.

В нее-то после многих лет сидения в засаде у тихого омута домашних проблем с головой и окунулась Лилька.

Ого-го! Что это было! Кому-то может и ничего, дело привычное, ведь все в этом мире приедается, но после долгого поста и черная краюха хлеба становится источником наслаждения, полного невиданных ощущений. Не говоря уже о Лильке, которая несколько лет дальше школ, садиков и магазинов (продовольственных да сувенирных, куда сдавала то, что успевала налепить в своей кутерьме) не вырывалась. Да ей и не хотелось, в общем-то. Она и не мечтала об этом. Поэтому ничто не помешало ей получить полное, не испорченное сравнением впечатление.

В первый же день дегустационное вино вскружило Лильке голову. Легкое, воздушное!.. Наконец-то она поняла, что это значит – «сухое»! Изюм… полу-изюм… Словно глотаешь маленькое облачко… А какой интересный мужчина разливал его по бокалам!..

Недалеко от ее лоточка обосновались молодые музыканты. Саксофонист, гитарист и бубенист с губной гармошкой в придачу. Играли они, прямо скажем, не очень, откровенно говоря, плохо, а пели и того хуже. Один саксофон еще можно было слушать, но когда включались остальные, двое из которых начинали орать свой текст (иначе не скажешь) стараясь, видимо, быть дословно услышанными, саксофония превращалась в полную какофонию. Тем не менее, в их юношеском энтузиазме было что-то подкупающее. Глядя, как в перевернутую кверху дном кепку изредка падают скудные монетки, Лилька думала: «Ни за что не подам, – и дело было даже не в отсутствии профессионализма в исполнении, нет, всему ее женскому существу претило подавать молодым мужчинам, было в этом что-то неправильное, – еще не хватало, да и вообще уж я-то и без этих старателей найду, куда деньги потратить!..»

Тем временем остановившиеся было напротив Лильки и без того разочарованные мальчики, не получив от нее ничего, демонстративно раскланялись и, маскируя свое унижение театральной декламацией, шумно удалились… «Вот ведь нахалята», – подбадривала себя Лилька, но на душе у нее почему-то кошки скребли… как-то нехорошо… «Ну да ладно!..»

В последующие дни трубадуры не появлялись, вероятно, охлажденные, малыми сборами.

Как-то утром, когда Лилька ехала на ярмарку, монотонный трамвайный гул неожиданно заглушили знакомые нестройные звуки саксофона, затем раздалось надрывное бряцание гитары, и пронзительные ломающиеся голоса уже не оставляли сомнений!.. «Только не это!..» – едва успела подумать Лилька, и упрямо борясь со все возрастающим душевным дискомфортом, опять ничего не отдала, молодым людям, обходившим своих невольных слушателей с зазывно раскрытым полиэтиленовым пакетом… Становилось все хуже… «Упорные ребята, ничего не скажешь, а вдруг они пытаются группу создать, деньги на записи собирают? Играют, конечно, они далеко не безупречно, пара добрых советов им бы точно не помешала. Но зато хоть не грабят, стараются… Ну, ладно, Господи, на все воля твоя, дай мне знак… если хочешь, что бы я подала этим мальчишкам, пусть встретятся на моем пути еще раз (как говорится, Бог троицу любит…)».

На следующий же день, возвращаясь с ярмарки затемно, Лилька, как всегда заскочила в круглосуточный киоск недалеко от своего дома и почти не удивилась, обнаружив у кассы тех самых горе-музыкантов, пересчитывающих высыпанную в пригоршни настрадованную за день мелочь. Лишь слегка изумилась Лилька столь быстрому ответу, вскинула глаза и отрапортовала: «Поняла тебя, Господи!»

Назавтра как должное восприняла она появление на ярмарке знакомой беспокойной компании, которая, заглушая все вокруг, снова обосновалась недалеко от нее. На этот раз Лилька почти с облегчением опустила в их шляпу бумажную десятку, с христианским смирением вытерпев весь тот шум, что они производили. В конце концов, упорство и юношеская наглость, с которыми молодые энтузиасты бросали вызов всему миру, дуя в свои трубы, подкупал и позволял думать, что до чего-нибудь они все-таки доорутся… до чего-нибудь, хотелось бы надеяться, хорошего. «Им бы только наставника сведущего, и кто знает?..» И потертая пыльная шляпа у их пританцовывающих ног приобрела вдруг какой-то иной, высший смысл.