Официантка поставила перед Максимом наполовину наполненный стакан с коньяком, блюдце с пирожным, пепельницу и, широко улыбнувшись, гордо процокала назад к стойке. Максим взял в левую руку стакан, небрежно перекрестился со словами: «Царствие тебе небесное, родная! Спи спокойно», – и медленно, словно смакуя, выпил содержимое глотками. Спокойно поставил пустой стакан. После чего откусил от пирожного маленький кусочек и, достав полупустую пачку «Кэмела», закурил, глубоко и блаженно затягиваясь и прикрыв при этом глаза. Секунд через двадцать повисшего над столом молчания он выпрямился, расправил плечи и уже совсем другим тоном – тоном, отдававшим ледяным спокойствием с одной стороны, но с еле уловимой ноткой субординации с другой, – чётко проговорил:
– Владлен Владиславович, не обижайтесь. Я, наверно, был несколько резок, прошу меня простить, но я уже устал от всякого рода начальников. От всех этих кабинетных крыс с толстыми задницами и большими звёздами. Просто устал. Половину из них я лично бы застрелил и даже не переживал бы. Но к вам это не относится, поверьте. Я вижу, а скорее, даже чувствую, что вы на своём месте и переживаете за дело, за работу, а не за какую-то там премию и очередную звезду. А это для меня всегда было единственно важным. Ещё раз простите. Теперь по вашим вопросам, которых в итоге получилось не два, а четыре. И один из них такой, что на него можно сутки отвечать, и не уложишься. Но начну я с другого, с лёгкого. Итак… «Почему коньяк утром?» Объясняю. – Максим прикурил ещё сигарету и продолжил: – Я понимаю подтекст вопроса: «Не алкоголик ли он». Хочу сразу вас разочаровать: нет. Не алкоголик. Всё гораздо грустнее. Дело в том, что у меня больные почки и к тому же подагра на правой ноге. И мне категорически запрещен кофе. А какой вы знаете ещё стимулятор, чтобы не упасть после двух суток без сна? Вы же знаете, сначала этот народный мэр Чалый в Севастополе и эти идиоты эсбэушники в Симферополе, прости Господи! Где они их только набирают… А потом америкосы в Балаклаве. Я спал сегодня ровно час. А вчера вообще не спал. Но мне, к сожалению, уже не тридцать. И ко всему даёт знать старая контузия. Короче, целый букет. А почему, вы думаете, меня попросили на выход? Да-да, именно из-за здоровья. – Максим горько усмехнулся и продолжил: – Можно бы, конечно, химию заглотить, все эти транквилизаторы, энергетики и прочую хрень. Но у меня от них, опять же, начинают болеть почки и почему-то сводит ноги. Поэтому коньяк. Это уже давно мой стимулятор. Так что не волнуйтесь, я не напьюсь. Это просто уже лекарство. Микстура. Теперь о главном… – Максим аккуратно затушил в пепельнице сигарету и, теперь уже сам уставившись, не мигая, в глаза собеседника, спросил:
– Сколько у нас времени осталось, Владлен Владиславович?
Тот посмотрел на часы и, чуть улыбнувшись, ответил:
– Ну, скажем так: у вас, Максим Викторович, десять минут на ответ.
– Хорошо. Значит, ответ будет кратким. – Он прикурил ещё одну сигарету, глубоко затянувшись, отпил глоток воды и начал подчёркнуто спокойно говорить:
– Если, как вы сказали, Владлен Владиславович, у вас много информации по моей скромной персоне, то наверняка вы знаете, из какой семьи я происхожу. По одной ветви я дворянин. Русский дворянин. Точнее, даже столбовой. Проще говоря: боярин. Моему роду без малого семьсот лет. И ровно столько же мои предки проливают кровь за Россию. В Америке ещё голожопые индейцы за антилопами бегали, когда мои предки уже свои головы за эту страну клали. Столько её пролили, что если бы собрать, то всю эту мразь бандеровскую можно три раза с головой утопить. Мой предок сюда в Крым, в княжество Феодоро, ещё в пятнадцатом веке с посольством ездил. Другой в семнадцатом веке вместе с боярином Шереметьевым в плену у татар сидел. Это всё в летописях есть. У меня прапрадед с отцовской стороны под Севастополем вместе с Толстым воевал, а его брат младший погиб под Балаклавой, когда их Кардиганов и Мальборов всяких ровно в три раза за два часа проредили, словно морковку. А с другой стороны, с маминой, у любимого моего деда Петра Артемича, который из простых тамбовских крестьян, родной брат под тем же Севастополем в 1942-м в землю лёг. Меня моя любимые мама и бабушка четырёхлетнего в Чёрном море купали, в Новофёдоровке под Саками. А потом я тут после армии по горам с сестрой Наташкой лазил. Это моя земля. Моя! И если когда-то наш алкаш-президент, этот грёбаный гарант, забыл с бодуна про Крым и Севастополь, то я ничего не забыл! И я, как говорится, злой, и память у меня хорошая. И политую кровью моих предков землю я буду зубами вырывать. И мне плевать, кто по ту сторону против меня и с кем воевать. Пиндосы, америкосы, хохлы. Да хоть марсиане! Это моя земля. И ещё я видел несколько дней назад площадь Нахимова в Севастополе, видел эти лица, Богом осветлённые. Это не Россия их спасает. Это Севастополь спасает сейчас Россию. Спасает всех нас, чтобы мы окончательно в гавно не превратились. И я знаю, что если возьмём Крым, то будет жива Россия. И всё будет хорошо. Пусть трудно, но мы победим. А нет… Ну, на нет и суда нет. Но мы возьмём. Я уверен. Я даже знаю это. А насчёт того, буду ли я теперь, после того, что узнал от вас сегодня, мстить? Очень бы хотел, но не буду. Просто потому, что тут некому мстить. Те, кто это сделал, не здесь. Вот когда мы войдём в Киев, я найду эту мерзоту. Всех до одного найду. И повешу. На Крещатике. На столбе. Но не волнуйтесь, товарищ генерал, это будет не сейчас. Ну вот как-то так… Мне кажется, я ответил на ваши вопросы. – Максим посмотрел на часы и, улыбнувшись, добавил:
Читать дальше