Было в деревне и домашнее стадо. Пасли его сами местные по заведённому графику. Когда скотину домой гнали, некоторые коровы, почуяв хлев, вытягивали свои покатые шеи и толстые губы, отчего их глаза становились круглыми, показывая по орбите красные прожилки. Надрывным мычанием они оповещали своих хозяев о скором возвращении. Другие же коровы молча и степенно несли свои тяжёлые, раскормленные животы и налитые молоком вымена.
С приездом городских деревенская жизнь мало чем изменилась. Только любопытствующих глаз на местной дороге стало больше. Люди жили, не покидая родных мест. Никто не видел москвичей до их приезда в эти края, поэтому подстёгиваемый любопытством народ стал чаще гулять по деревне. Кто смелей, тот в гости напрашивался гостинцев принести. «Нябось городские и молока-то парного в жизни не видывали», – говорила баба Галя, закутывая своими маленькими жилистыми ручками небольшую баночку парного молока. Она была так стара, что местные бабоньки удивлялись, как она управляется с хозяйством. Её скрюченная фигурка вся высохла от прожитых годов и тяжёлого труда. Она прошла войну, родила пятерых детей, пережила мужа. Жила одна, в хозяйстве имела корову, птицу и, охая по утрам, со скрипом вставала с кровати. Баба Галя потихоньку теряла память. Частенько жаловалась на свою забывчивость и смехом говорила: «Это всё от моей болтлявости. Говорю без умолку, голова не поспеваемши всё запомитать», этим себя и успокаивала. Старалась чаще молчать, но через несколько минут забывала о данном себе обещании и продолжала разговаривать. Если слушателей не было, то сама с собой.
Все местные жители, удовлетворив своё любопытство, пришли к мнению, что москвичи довольно дружелюбны, забавно разговаривают и ходят по деревне чёрт знает в чём.
– Как пугало одеваются, – трещала с соседкой у забора Валентина. Она жила ближе к началу деревни, была ещё молода, и на уходе у неё была больная мать. Работала Валя в телятнике.
– Я сегодня к Варьке ходила в Билибово звонить сестре. Юрич этот, москвич, бородач, в рваной тельняге по двору расхаживал. У тута на груди, как от пули, рвань висит, – заливалась Валя. – Глянь, Вер, вот тута дыра с лохмотьями, – показывала она руками, под обгрызенными ногтями которых тонкой полоской в кожу въелась грязь. Вера, её подруга, весело качала головой, улыбалась, обнажая свой рот, и вытирала кончиком платка уголки прослезившихся глаз.
Первое лето, которое Полина провела в деревне, было чудным. Она увидела другую, сильно отличающуюся от привычной ей жизнь. К концу лета девочка уже смело отвечала на расспросы местных, наконец-то научилась понимать их диалект. Одна ходила к речке, ловко приспособилась залезать на кормушки коровника, чтобы дотянуться и пристегнуть вернувшихся с поля фермерских коров. С огромным удовольствием ела с куста поспевшую чернику и научилась отличать ложные грибы от настоящих. Когда Полина впервые увидела, как на дорогу и поля стелется туман, она завизжала от восторга.
– Это всё равно что нырнуть в молоко, – вдруг захохотала она и побежала в туман. Но, чем глубже она в него погружалась, тем быстрее туман рассеивался, и лишь лёгкая пелена на глазах застилала горизонт. А туман полз по земле почти незаметно и, растворяясь в одном месте, сгущался в другом.
Поезд делал остановку в городе Западная Двина в пять часов десять минут утра. Остановка длилась пять минут, дальше тяжёлые составы двигались в прохладной предрассветной дымке в город Великие Луки. Для Полины это было второе лето в деревне. В шесть утра в городе начинал ездить общественный транспорт. Просидев на вокзале в ожидании минут сорок, Юрий Степанович повёл дочку на автобус, идущий в сторону Жарков и делавший остановку у поворота в деревню Излучино. После поездки в автобусе им предстоял путь к дому длиною в пять километров.
Короткая июньская ночь уступила утру. Ещё не согретый солнцем воздух лёгкой прохладой лесных массивов и широких полей, покрытых росой, холодил тело. Редкие комары, пробившиеся сквозь холод, тоскливо и одиноко надрывались назойливым писком. Радость заполняла сердце, свободная радость при виде широкого чистого неба, при виде лёгкой дымки тумана, задержавшегося с ночи на полях, при виде деревенской дороги – дороги к счастью. Второе лето подряд Полина с отцом приезжали в деревню на поезде, и этот предрассветный озноб, этот глубокий, головокружительный воздух, это чувство усталости и сосущего голода, которое не омрачало чувства радости, стали яркой ассоциацией жизненного летнего счастья, дорогой к нему. Самой светлой и широкой дорогой с рассыпанными по краям раскрошившимися булыжниками. Дорога с зазубринами, по которой не пройдешь босиком.
Читать дальше