Георгий Саликов - Незаконно живущий

Говорят, когда человек умирает, вся его истекшая жизнь проявляется и проносится перед глазами. Не знаю, не могу утверждать, придётся проверить на себе. Но и не обязательно умирать, чтобы видеть свою жизнь. Мы знаем, где она находится. Жизнь всегда здесь, вокруг. А её прошлое – чуточку позади. Не мешает минувшее жить дальше, не путается, как говориться, под ногами. Прошлое – телега. А ты – лошадь. Ты её тащишь. Лошадь ведь не оглядывается на телегу. Более того, ей на глаза устанавливают шоры: пусть глядит вперёд.

Ладно, с лошадью и телегой мы попросту немного позабавились. Сравненьеце эдакое плосковатое вышло. Другого примера, более изысканного и выпуклого мы сочинять, пожалуй, не станем. Главная мысль уже понятна и без того. Жизнь никуда не уходит. И, благодаря её всегдашнему присутствию, перед смертью, когда впереди нет ничего, – всё, бывшее за спиной, проступает сквозь тебя и видится целиком.

Человек, павший на дно лодчонки и свернувшийся в калачик, обернулся назад…

* * *

Далеко под миром небесного бытия, временно оставленного нами, в земном трёхмерном пространстве обитания людей, ребёнок, ставший уже трёх или четырёхлетним мальчиком, лежал в кроватке. Сбоку, на стене висела небольшая шпалера с изображением играющих слонят. Он проснулся недавно и вспоминал сон тоже про слонов, но взрослых и огромных.

Однако вскоре внимание мальчика перенеслось на странный гул. Тихий-тихий, но доносящийся издалека. Непросто издалека, а совсем издалека. И мальчик почувствовал, будто от головы исходит вроде невидимый и невесомый столб или труба, а лёгкий гул проступает именно оттуда. Гул заменился на голос. Похож на человеческий, но язык странный и неизвестный, совсем не тот, на котором говорят родители, брат и остальные люди. Притом голос оказался хорошо знакомым, хоть и действительно слышался впервые. Что изрекалось оттуда, разобрать по словам невозможно, а вот суть улавливалась непосредственно сама по себе. Мальчик понял: у него есть собеседник, он очень далеко где-то над небом, но собеседник тот, – его близкий друг. И действительно, захотелось проговорить. И даже показалось, будто поговорил. Про себя. А потом радостно рассмеялся от удовольствия.

Затем мальчик попробовал пробубнить некие нераспознаваемые звуки вслух, и прислушался. Но столб уже растворился, а из-за окна раздавались девчачьи голоса, в коих вполне различалась обыкновенная речь. Ладно. Теперь надобно сползти на пол с высокой кроватки, да оглядеться по предметам, расставленным в комнате. Вот. На краешке стола обреталась банка с мацони, а рядом ложка и кусок хлеба. Сей намёк был понят, и вскоре содержимое банки и хлеб заметно изменили его худенькую фигуру. Дитя ловко обуло сандалии, открыло наружную дверь, и вырвалось навстречу свободной поре.

Во дворе прыгали несколько девчонок. Они до того нарисовали мелом классики. «Я тоже хочу рисовать», – сказал мальчик. «Умеешь разве»? – посмеялась одна из девочек и подала ему крупный кусок мела. «Не знаю», – ответил мальчик, взяв и рассматривая увесистое средство для рисования, не умещающееся на ладони. Да косо поглядел на ту девочку. Образ её тоже захватился, неизвестно чем, ёмкостью какой-то, где-то далеко в глубине, принял там весьма крупные размеры, и, конечно же, не уместился, обволакивая всё внутреннее пространство. Мальчик удивился, вопрошая себя о случившемся, и ответил шёпотом: «не знаю». Из-за наплыва на ум обоюдного таинственного незнания, он закрыл глаза, отвернулся, открыл снова и увидел иное изображение.

На ближайшем брандмауэре дома прикреплён портрет Сталина. Полотно ещё не успели снять после вчерашнего праздника. Мальчик прищурился и стал вглядываться в особенности рисунка и светотени. Но тут подошли двое взрослых со стремянкой, сняли портрет, свернули трубкой, достали из карманов папироски и принялись перекуривать. Мальчик наклонился над асфальтом да быстренько нарисовал замену свёрнутому портрету. Пришлось трудиться двумя руками, потому что, мы знаем, в одной руке рисовальный предмет не помещался. Неумело да неуклюже юный рисовальщик проделывал творческие движения, но вышло весьма похоже. Оба взрослых приблизились, поглядели, улыбнулись, помотали головами, и один из них сказал: «здорово». Другой поддакнул, но засомневался в сходстве, прищурив один глаз. Мальчик нарисовал рядышком ещё один портрет. «Угу, – отметил тот, другой. И уже без тени сомнения, глазами, изобилующими лаской, глядел на парнишку почти в упор, – теперь лучше».