Анна Родионова - Волшебный магазин

Влетели последними – никого уже не было в столовой. Официантки снимали с себя фартучки и кружевные наколки.

Ворчливо покормили чем Бог послал.

Татьяна и Саша были рады, что они одни.

Хотелось исчезнуть с поля зрения всего семинара.

Хотелось скрыть от самих себя волнение в висках.

Татьяна ушла в душ, который находился на этаже, и простояла под горячей струей почти час. Приходила в трезвое чувство.

Саша засел за пьесу, которую готовил к завершению. И хорошо пошло.

Потом Туся заперлась у себя в комнате и не отвечала на стук – не знала кто и не хотела знать, кому она понадобилась. Пусть думают, что она крепко спит или сидит в каком-нибудь номере в веселой компании братьев-драматургов.

День завершался, горы засыпали. Море исчезало. Чехов грозил пальцем.

На стене висело ружье.

Утром в автобусе, который отправлялся в бассейн, Саши не было, а она была совершенно уверена, что будет. Что-то сбоило.

Без всякого удовольствия побарахталась в хлорке, выслушала очередные вопли Василька, обещала ему сегодня же записать под его диктовку весь текст.

Когда автобус вскарабкался в гору и подкатил к Дому творчества, наверху в окне мелькнуло Сашино лицо и скрылось.

«Ну и фиг с тобой!»

И пошла смывать хлорку. Еле успела на завтрак. Вяло жевала манную кашу и слушала новости про вновь прибывших. У москвича уже шли последние репетиции в питерском театре, а Саша, оказывается, никакой не артист и никакой не народный. Работает на телевидении. Но это было неважно. Важно было, что он дописывает пьесу и хочет ее прочитать перед самым отъездом, поэтому никуда не ходит и никого не видит.

Чуть отпустило. Решила сразу после завтрака пренебречь подстрочником и сходить на набережную позвонить домой.

Вниз бежать было легко. Навстречу с одышкой взбирался уставший полуклассик, с которым она ехала в одном купе, – Рудик.

– Рудик! Беги скорей завтракать. Ты куда ходил, звонить?

– А ты догадайся, – исчерпывающе сказал измученный Рудик и, задыхаясь, продефилировал к столовой.

Побежала дальше. Внизу на набережной зашла в цветочный и купила себе фрезии.

На переговорном была небольшая очередь к автомату. Встала за Валдисом. Поговорили о погоде. Вдыхая слабый дух весенних цветов, Татьяна поняла, что надо уехать как можно скорее. Наплести про детей, няньку, болезни – да мало ли…

Говорила с нянькой. Дети были в школе, младший в садике. Хозяин, как сказала о муже нянька, еще спит. Разбудить?

– Нет-нет-нет!

– А вы, Танечка, как?

– Работаю. Пишу, – покривила душой Туся, – привезу с собой пьесу. Продам – будут деньги.

Няньке эта мысль понравилась – ей не платили уже полгода и жили за ее счет.

Обратно шла очень долго – думала много. Надвигалось что-то очень страшное и серьезное. И при этом волшебное, такое, чего не было никогда. Такое страшное и волшебное обычно бывало в классических операх – там, где надо было выбирать между страстью и долгом, между детьми и силой судьбы.

Проще всего – убежать.

С полдороги вернулась в город и направилась на вокзал. Купила новый билет на послезавтра – через два дня.

Получалось ненамного раньше, но все же не со всеми. И вообще она никому не скажет.

И это придало ей силы.

Вошла в спальный корпус, прошла к себе. Спрятала билет. Порвала старый и бросила в корзину для бумаг и черновиков – не очень-то их много там было, этих черновиков.

Потом поднялась на верхний этаж, вошла к Саше, не постучавшись, заперла дверь и бросилась к нему – крепко, крепко, тесно, тесно, близко, до боли, – надо было отрываться, пока не приросла. Оказалось – приросла. И когда успела?

Она не разглядывала и не гадала, как он принял ее появление, – мысль была одна: это прощание, а на прощание можно все.

Да вообще мыслей не было.

Почему-то Саша сказал:

– Сейчас придет Толя.

– Какой Толя?

– Народный артист.

Решила – шутит.

Однако через какое-то время в дверь постучали. Они замерли, спрятавшись под одеялом, как преступники.

Но стук не повторился.

За окном стремительно темнело, и свет зажигать не хотелось.

Наутро выпал снег и не было бассейна.

За завтраком не общались. Делали вид, что незнакомы. В этом была какая-то сладость.

После завтрака сделали общее фото на фоне заснеженных пальм.

Недавно, ну вот как только начался карантин, умер самый последний из состава преподавателей на этом семинаре. Ему было девяносто четыре, как английской королеве.