Алексей Башилов - Крутые излучины (сборник)

И вот от этой деревни осталось одно название, моя память да десяток неухоженных, одичавших яблонь, обросших крапивой и репейником так плотно, что не подходи. И ещё одна деревня видна отсюда. Она расположилась в километре от Вышегора. Деревня Спас, там сейчас только четыре двора.

А когда-то здесь было не менее тридцати домов и действующая церковь. Во время войны фашисты обстреляли деревню из пушек, попали и в церковь, сбили крест, изуродовали стены, сорвали ворота. И решили тогда власти не чинить её, а использовать по насущной необходимости. Устроили там конюшню. Забили окна, поставили двери тесовые, приладили замок.

На её крыше выросла красивая молодая берёзка, укрепилась корнями среди камней – и стоит, качая упругими ветвями, торжествует, как символ величия природы.

И приходят сюда люди, только на погост – поклониться прошлому, помянуть усопших.

Осень, твоя прощальная краса печальна, как печально моё чувство при виде убогих, покосившихся изб и брошенных деревень. Грустно мне, осень, видеть в твоём окне увядающее лето.

– как бы сама собой проскочила лирическая строка.

«Эх, родимая сторонушка – край корявых, заброшенных дорог, изобилуешь ты чернеющими срубами опустевших деревень. Не слышны здесь несерьёзные порывы лукаво-мудрых мужиков и свято-праведные речи их терпеливых жён. Как всё изменилось! Десять лет назад, качаясь на досках разбитой телеги, в туманной зорьке, увозил меня из деревни на тощей лошадке опечалившийся вдруг отец. Что-то надломленное, с болью потерянное ощущал я тогда в себе. Эта рана открылась во мне и теперь. Родимая сторонушка, я пред тобой в долгу. Так ли много сделано мной хорошего? В полную ль силу тружусь? Нет, что сделано мной, – этого мало. Сколько ещё я смогу, не знаю. Но ясно одно: за всё добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью. Независимо ни от чего, несмотря ни на что, мне тебя не забыть, не разлюбить», – мысли шли не то с неба, не то от земли.

Я встал, отряхнул прилипшую к одежде солому, поправил куртку и уверенно зашагал к дому напрямую по скошенному ржаному полю. И когда оказался в самом центре его, остановился, ещё раз огляделся.

По самые голенища сапог я стоял в золотистой стерне убранных хлебов, надо мной – безбрежное просторное небо, вокруг – раздолье лесов и полей.

Осень, золотая воскрестница, удивительными красками рябила в глазах. Напористый ветер дул прямо в лицо. Я расстегнул ворот куртки. Словно под парус, он рванулся мне в грудь. Всё идёт ходуном. Хочется жить, говорить стихами, работать, творить, созидать!

Издалека мне навстречу маленьким трепетным клубочком бежал, разыскивая меня, запыхавшийся пёс Тобик.

Вечером я сел за письменный стол и задумался вот о чём. Почему сельский житель по-настоящему ближе к Богу? Да потому, что прежде церковной веры он встречает и принимает от природы благотворение.

Таинства, чудотворные проявления, силу её безмерную, страх и тревогу, приноровление к ней, послушание её грозным явлениям – всё это он понимает с раннего детства. Причастен человек к природе, как верующий к церковному приходу.

Гневаться на природу – пустое дело, остаётся её любить во все времена года. Любить всем своим существом, всем своим «очей очарованием» и подсознанием. Величественных картин природы, как чудотворных икон, бесконечное множество. Если любишь природу, уверуешь и полюбишь людей со всеми их особенностями и причудами. Постигнешь ещё одно таинство – словом скреплённое, эмоционально наполненное общение с людьми, влюблёнными во всё живое. Входить в храм природы и быть внутри его – благоговейно, как на литургическом бдении.

Что ж горожанин, без природы взращённый, но в церковь входящий? Верит ли он от всей души? От самого сердца? Формально, да. Но сомнительно, что по-настоящему.

Прежде были природа и село, а потом город. Там, где деревня, там природой рождённый, родной человек. В городе – гордый, огороженный человек. Православный горожанин – условно верующий человек, а деревенский христианин – с верой живущий. В одном только библейский сюжет, в другом – богоносная слитность с природой и родом человеческим.

Вера в Бога единит и охватывает природу, народ и не ущемляет собственное «я». Она объёмнее, чем представление о светлом обособленном будущем как о справедливом человеческом обустройстве. Вера в светлое будущее, соответственно, единит общество и человека. Она масштабнее, чем представление о демократии. Вера в демократию единит более всего человеческим достоинством, правами человека, но не обязанностями перед обществом и природой.