Юлия Терновская - Колючее счастье

– Всё. Давай, а то чувствую себя этим… как его… парикмахером лохматым…

– Зверевым что ли? – подсказала она.

– Ага, им самым. Фу, гадость какая… – Славу аж передёрнуло. – Мне срочно, просто жизненно необходимо вновь ощутить себя настоящим мужчиной, – он показушно напряг мышцы на руках и состряпал в зеркало выражение лица а-ля брутальный мачо.

Точно клоун!

– И только свежая орочья кровь поможет снова обрести мне веру в себя… Пойду стряхну пыль с залежавшегося без дела славного паладинского полуторника. Нордмар ждёт своего освободителя! – увлечённо нёс он какую-то чепуху, Женьке, не увлекающейся компьютерными играми, непонятную. – А ты обращайся, если что. За советом.

И ушёл, подмигнув на прощание и оставив её в одиночестве пялиться на свою озадаченную физиономию в зеркале.

– Загорская, ну ты даёшь! – Маринка ржала как лошадь, не обращая внимания на взгляды проходивших мимо людей.

Уроки закончились, и девчонки, наслаждаясь погожим деньком, пошли прогуляться в сквер неподалёку от школы, купили мороженого и уплетали его, сидя на скамейке, когда Евгения поведала подруге о случившемся накануне инциденте в комнате Святослава и договоре, который они с ним заключили после.

– Подавишься, – рыкнула она на Маринку, и та действительно стала откашливаться, поперхнувшись мороженым.

– Накаркала, блин! – отдышавшись, выговорила та Женьке, стучащей по её спине. – Всё нормально, хватит.

– Пойдём, воды возьмём…

– Да сиди, потом, – отмахнулась Марина.

– И что мне теперь делать? – вернулась к теме разговора Женя.

– Шутишь? Делай так, как говорит Серый! Такого сообщника ещё поискать – уж он-то знает Кедра, как облупленного.

– Но это же Светик! – скорчилась та.

– Блин, Загорская, ты так говоришь, будто это дядя Сеня, а не твой брат!

Дядя Сеня был местной знаменитостью – всем известным бомжом-алкоголиком, обитающим в их районе, не совсем «дружившим» с головой, хоть и до жути безобидным.

– Да какой он мне брат!

– Какой-никакой, а в обиду тебя не даст…

– Мы сейчас об одном и том же человеке говорим, Лисицына? – наморщила нос Женька.

– Дура ты, Загорская…

– Сама такая…

– Сама такая, – передразнила подругу Марина. – Не видишь элементарных вещей у себя под носом – зациклилась на своём Максиме. Стадный инстинкт в действии, чесслово! Вы, девки, как стадо баранов…

– Овец, тогда уж.

– Точно, – подхватила она, – овец. Запали на него все разом, будто других парней рядом нет. Да тот же твой Светик, если уж сравнивать, поинтереснее Кедрова будет.

– Неужели? – Женька с вопросительной ухмылочкой уставилась на подругу.

– Вот представь себе! – ничуть не смутилась та. – Если б меня – чисто гипотетически – заставили выбирать между Кедром и Серым, я бы ещё задумалась, кого предпочесть. А знаешь почему? Потому что Слава – личность! – изрекла она, демонстративно подняв палец вверх. – А Макс – самовлюблённый придурок. Но ты-то, понятное дело, этого видеть не можешь сквозь свои розовые очёчки.

– Не умничай! – Женька начинала раздражаться. – И вообще, тебе к Лисе не пора?

– Кстати, о Лисе ты вовремя вспомнила, – нахмурилась Марина, поглядывая на время на экране мобильника. – Пора, ещё как пора. Опоздаю, снова по шарам получу. Задолбала она со своими репетициями!

– Блин… – досадливо изрекла Женька. – Ну хочешь, я с ней поговорю?

Леська – или Лиса, как она сама предпочитала, чтобы её называли – была старшей сестрой Маринки и идейным вдохновителем музыкальной группы, в которой обе сестры Лисицыны участвовали. Маринка в качестве соавтора текстов и одного из музыкантов (и это у неё очень неплохо получалась), а Леська в качестве вокалистки и композитора. Ежедневно они собирались у Лисицыных в полуподвальном гараже под домом, переоборудованным под репетиционный зал. Родители девчонок, когда-то отдавшие их обеих в музыкальную школу, и предположить не могли, во что она в дальнейшем выльется. Они не особенно поощряли, но и не сильно препятствовали увлечению дочерей рок-музыкой, здраво рассудив, что если уж их чада и интересуются подобным времяпрепровождением, то лучше пусть делают это дома, под ненавязчивым, но бдительным родительским присмотром. Да и не было бдительного присмотра, если честно – сутками предки Лисицыных пропадали на работе, по большей части предоставляя Маринку с Леськой самим себе.

Женя увлечения сестёр Лисицыных не разделяла – она была далека от всех этих мрачно-готических образов и тяжёлой музыки, которую те извлекали из своих инструментов в компании троих парней панковатого вида, один из которых приходился им двоюродным братом. Но не имела ничего против, лишь иногда досадуя, что Лиса совсем прохода сестре не даёт со своими постоянными репетициями.