Джоя Гоффни - Дни, когда я плакала

– Да не очень, – он наклоняется перед скромной плазмой, включая свой проигрыватель. – Мама купила его на гаражной распродаже несколько месяцев назад.

Я зажмуриваюсь. Мои родители ведь не продали бы вещи Хэтти, верно? Они никогда этого не сделали бы. Когда-нибудь ей станет лучше. Когда-нибудь она вернется домой.

– Где была эта гаражная распродажа? – спрашиваю я.

– Если честно, я просто однажды пришел домой, а у нас новая мебель, – он с любопытством смотрит на меня. И будто видит у меня в глазах мой следующий шаг. – Пожалуйста, не спрашивай ее! Ее потом будет не остановить. Пожалуйста, не надо!

– Не буду. – Я не хочу знать ответ.

Я сажусь рядом с Картером на двухместный диван, говоря себе, что от него не пахнет, как от Хэтти. Я уверена, что мама Одена купила эту мебель в старом пыльном доме, где всё пахло перечной мятой и табаком, как у Хэтти. Это просто совпадение. Эта мебель не принадлежала Хэтти. Нет. Потому что если да, то я просто взорвусь, так что нет.

Когда начинается фильм, мы беремся за ручки и тетради. Мистер Грин попросил по странице записей от каждого из нас, чтобы убедиться, что каждый участвует в групповой работе.

Я пялюсь в экран телевизора, видя цвета, но не всматриваясь, слыша голоса, но не вслушиваясь. Вместо этого мой мозг проигрывает другую сцену: как я выхожу из машины отца и поднимаюсь на крыльцо дома Хэтти. Открываю двери, потому что их никогда не запирали. Хэтти сидит на этом кресле с розочками.

– Привет, малышка! – У нее на носу очки, она не улыбается. Но неменяющееся выражение лица было для меня приветствием – словно в том, что я появлялась у нее в дверях, не было ничего особенного. Я просто приходила домой.

К концу фильма у меня всего полстраницы записей. Картер смотрит в мою тетрадь. Кажется, он хочет предложить помощь, но не решается предложить.

– Можно мне взять этот диск домой? – спрашиваю я Одена.

– Конечно.

Когда я подхожу к двери, Картер заявляет:

– Завтра с нами поедет Оливия.

– Оливия Томас? – спрашиваю я, резко оборачиваясь.

– Ну да, – отвечает он, словно это очевидно. Оден оживляется.

– Зачем? – спрашиваю я, будучи не в силах совладать с собой. Но я уже знаю, что они друзья, и не то чтобы мне не нравилась Оливия. Просто после того случая с вандализмом, когда я вижу ее, всё мое тело начинает выражать молчаливые извинения, которые я никогда не смогу произнести вслух.

– Потому что, – говорит Картер, косясь на меня, – она из Хьюстона. Она сможет быть нашим гидом. И потому что я хочу, чтобы она поехала.

– И как мне уговорить своих родителей отпустить меня завтра?

Он смотрит на меня как на безумную.

– Не говори им.

– Просто пропустить?

– Возьми день колледжа.

– Так вас двоих завтра в школе не будет? – спрашивает Оден.

Я задумчиво смотрю на него.

– Мы едем в Хьюстонский университет. Ты непременно должен поехать с нами, – мне кажется: если я приглашу других ребят, они могут послужить буфером между мной и Оливией. Я и не хочу, чтобы Оден считал, будто делает всю работу за нашу группу. До настоящего времени мы с Картером были абсолютно бесполезны.

Оден с удивлением смотрит на меня, обдумывая приглашение.

– Ладно, – он кивает. – Может, я и поеду.

Когда мы выходим из прихожей, мама Одена поджидает нас в коридоре, скрываясь в темноте, как вампир. Слава богу, Картер идет впереди меня. Она может первым захватить его.

В конце концов мы получаем по пакету с печеньем, поочередные объятия и, как следствие, еще один полный жалости взгляд Одена, прежде чем выходим на подъездную дорожку.

– На самом деле его мама очень милая, – говорю я, когда мы садимся в машину, – Одену не стоит так из-за нее смущаться.

– Вряд ли у него бывает много гостей, – говорит Картер.

Я думаю об этом, пытаясь определить социальное сословие Одена в нашей школе. Я и понятия не имею, с кем он дружит, если у него вообще есть друзья.

Добравшись до центра города, мы попадаем в оживленный вечерний поток на шоссе I‑35. Картер молчит, в то время как у меня в голове крутится вихрь противоречивых эмоций: удовлетворение, злость, волнение. Мы стоим в пробке уже не меньше пяти минут, когда он нарушает тишину.

– У меня есть вопрос.

Он застает меня врасплох.

– Да? – я приподнимаю брови.

– Последний пункт в твоем списке дел – о чем он?

Я бросаю на него быстрый взгляд, потом качаю головой.

– Нет.

– Ты всё еще не доверяешь мне?

– У меня нет на то причин. Есть простой неоспоримый факт – ты был последним человеком, державшим мой дневник.