Людмила Евсюкова - Сиреневый туман

Соседи кричали дебоширу вслед:

– Скатертью дорожка!

– Бог тебе судья!

– Иди, проспись! А-то, ишь, грамотей выискался! Любое воспитание с себя начинать надо.

– Учти: мы Лизку в обиду больше не дадим. Будешь дальше выкобениваться, получишь еще больше подзатыльников. Забудешь, как кулаками машут-то.

Растрепанная Лиза с одной стороны облокотилась об дерево, с другой оперлась спиной на чужой покосившийся от времени штакетник. Сидела на пожухлой осенней траве вперемежку с опавшими от ветра листьями, раскачивалась из стороны в сторону, зажав руками живот, и постанывала. Бабы, что постарше, бросились к ней.

– Что, болит? У, изверг!

– Еще как! – Сквозь зубы выдавила из себя беременная женщина и опять застонала.

– Может, ударилась обо что или Степка огрел по животу?

– Хуже, – промычала та сквозь боль.

– Куда еще хуже! Неужто рожать надумала?

– Угу, еще с полуночи. Потому и за Степкой поплелась.

– Лучше б ко мне пришла! Толку от твоего Степана, как от козла молока, – Злобно зыркнула Антонина в сторону, где был до этого Степан.

– Да кто ж знал, – прохрипела через силу Лиза и потеряла сознание. Голова упала на бок.

Нинка, завопила:

– Не умирай, Лизонька! Мы спомогнем, как могем.

Тонька стала трясти безмолвную Лизу за плечо:

– Кума, ты че? Неужто совсем скопытиться решила?!

Та молчала.

Антонина взревела во весь голос:

– Мужики, чего стоим? Кого ждем? Быстро за медичкой: одна нога тут, другая там.

Ответил сосед, чей дом напротив Степкиной хаты стоял:

– Так вона ж уместе с ментом укатила в город. Кажный выходной за развлечениями мотаются ить.

Зашумела, заголосила толпа:

– Что же делать теперь? Одним развлечения, другим хоть волком вой.– Лизка-то в отключке. Может, уже стучится в ворота на тот свет!?

– Да живая она. Живая. Но без помощи того и гляди концы отбросит, – шумно вздохнула Антонина.

– Мить, а Мить! Помнишь, прошлым годом к Петровне с соседнего хутора ты повитуху привозил. А сгоняй-ка за ней, – повернулась к мужу.

– Как пить дать, в гроб сыграет. Вот не было печали, твою мать, – заскрипел зубами Митяй, – так черти накачали. Ну, ничиво не поделаешь. Поехал ужо.

Быстрым темпом он зашагал на подворье, запряг лошадь и вскоре тишина и морозная свежесть раннего утра последних осенних дней наполнились его командами:

– Но, милая, поспешай! Не то горе будет. Дитя погибнет или сиротой при дурном отце останется.

– Бр-р! Посмотри, холодина какая ужо! Неравен час, так и снег повалит. Мужики,

подмогните Лизку-то в дом определить.– Наказала мужикам Тонька.

– А и то, бабе на сносях на земле никак негоже валяться. Можно ить и воспаление

подхватить. И Богу душу отдать тоже.

За время ожидания пообсуждали несносную Лизкину жизнь, тяжелый труд в колхозе, перемыли косточки алкашам да пьяницам, любителям поживиться за чужой счет, рассказали о проблемах в каждой семье и о детях.

Вскоре услышали скрип и звяканье цепей подводы, въезжающей во двор.

– Слава те, Господи, вот и спасительница явилась!

– А и как иначе? Дай-то Бог сил Лизке и дитенку. А-то ить всякое могет быть апосля таких побоев.

Повитуха осматривала избитую Лизу с бессильно свисающими с кровати руками – плетями и рассуждала:

– Если роды начались с полуночи и уже часа два-три баба в отключке, я здесь бессильна. Чем тут поможешь, когда изошла вся кровью и силы на исходе?

Антонина вздохнула:

– Так Митяй где-то с трех ночи таскал Лизу за косы по земле, дубасил и изгалялся, пока не отбили. А когда ушел, уже стонала она. Это часа в четыре, наверно, было. Может, и раньше началось, пока с этим олухом возились, не замечали недуга.

– Теперь уже шесть утра. – Рассуждала вслух избавительница.– Значит, два часа она в забытьи и большая потеря крови.

– Точнее три.

– Два или три часа – не большая разница. Только бы живой до фершалского пункта довезти. Уж помалкиваю про ребятенка. Вряд ли малявка оклемается. Горький вздох ужаса прошелся по толпе у дома от этих слов.

От реки вернулся Сенька:

– Сидит на берегу, судьбу клянет, слезы с соплями на рукава наматывает. “ Что ты за хрень такая?! – Говорит.– Не зря тебя кто-то Члой назвал. Не Вша, не Чаша, а ручеек змееподобный какой-то. Ни рыбы наловить, ни утопиться. И как мы детьми купались в тебе? Тут ведь воды даже под самое “ не хочу» нет.

Бабы захохотали:

– Вот жалость: утопился бы, ослобонил Лизку от рабства, да воды мало. Вот негода какая! – Съязвила Нинка.