Скотт Фрэнсис - Великий Гэтсби. Роман

Самую юную из двух я не знал – никогда с ней не встречался ни здесь, ни где бы то ни было.

Она расслаблено растянулась во весь рост на своей оконечности тахты, и замерла без движений, закинув голову так, что казалось – у неё на подбородке балансирует нечто, что ей крайне трудно удерживать. Вполне допускаю, что увлечённая этой вольтижировкой, она краем глаза всё же могла заметить мою скромную персону, но виду не подала вовсе, и я неожиданно для себя так растерялся от неожиданности, что чуть-чуть не рассыпался на кусочки в извинениях, что чем-то ей помешал

Вторая, о, это была Дези, которую я знал, как облупленную, при моём появлении сделала робкую попытку приподняться, и как будто подалась ко мне своим насупленым носиком, но не выдержала и тут же рассмеялась звонким, резким, очаровательным смехом, и я в ответ рассмеялся тоже и тотчас подошёл к тахте.

– Меня от счастья просто столбняк пробил!

Она заулыбалась снова, как будто выдала нечто чрезвычайно клёвое и острое, и на мгновение схватила мою руку, при этом заглядывая мне в лицо с таким видом, как будто бы я был единственным человеком на Земле, с которым стоит якшаться. Она умела выкидывать такие штучки! Затем она стала мурлыкать мне на ухо, что циркачку на другой стороне дивана зовут Бейкер (Сплетницы утверждали, впрочем, что милое мурлыканье Дэйзи – просто приём, заставлявщий её собеседника поближе наклоняться к самому её уху, но это абсолютные враки, ничуть не поколебавшие эффективность этой очаровательной манеры).

Как бы то нми было, губки Мисс Бэйкер затрепетали, и она едва заметно сделала мне быстрый кивок головой, и снова ещё более быстрым движением отбросила головку назад – скорее всего, виртуальный объект, которым она балансировала на подбородке, рискнул утратить равновесие и упасть, и поскольку это напугало её, она решила слегка сменить позу. Глядя на эту картину, я почему-то не мог избавиться от постоянного желания всё время не переставая извиняться перед ними. Чужой апломб и свободное обращение, в каких бы формах они ни проявлялись, всегда ошеломительно действовали на меня и всегда ввергали в дикое смущение и ступор.

Я пожирал глазами мою кузину, которая своим низким, волнующим голосом в это время закидывала меня вопросами. У неё был такой чудный тембр голоса, что слушатель всегда был готов каждый раз вместе с ней добираться до самого конца фразы и воспринимал её речь, как своего рода музыку, некую джазовую импровизацию, столь же неповторимую, сколь и прекрасную. При этом, совершенно неважно был ли в её музыке какой-то смысл. Наверно она знала об этом!

Её лицо было грустно и в такой же степени миловидно, яркие глаза и большой чувственный рот придавали ему необычайную живость. В её чувственном голосе было так много всего, что никогда потом не выходило из голов любивших её мужчин – мягкая напевная страстность, тайный призыв «Услышь меня!», лёгкое эхо только что испытанных счастливых мгновений, и обещание новых межгалактических радостей, которые, уж точно, гарантировано будут не хуже прежних.

Я поведал ей о своей дневной остановке в Чикаго, во время скитаний по Западу, и то, что множество друзей просили передать ей о своей лютой, неизбывной любви.

– Так они тоскуют по мне? – вскричала она в ликовании, делая вид, что не в состоянии в это поверить.

– Весь город потерян для мира! У всех тачек левая задняя шина в чёрном гудроне в знак траура, а всё побережье озёрной страны всю ночь содрогается от рыданий и скорбного воя! – заверил её я, как мне показалось, вполне серьёзно.

– Грациозно! – сказала она, мечтательно потягиваясь, – Давай дунем назад, Том! Завтра и навсегда! – и добавила бессвязно, – Ты видел нашу детку?

– Был бы счастлив!

– Она сейчас спит! Ей всего три годика! Ты и вправду не видел её?

– Никогда!

– Ладно! Нет, тебе надо обязательно увидеть её! Она…

Том Бьюкенен, бесприютно слонявшися всё это время вокруг, вдруг водрузил мне на плечо титаническую руку.

– Как дела, Ник? Чем занимаешься?

– Денежными делишками!

– С кем?

Я не стал запираться и сказал.

– Никогда о таких не слыхивал! – как бы порыскав в памяти, и перебрав ряды двуногих, пришпиленных в его коллекции, надменно констатировал он.

Это немного зацепило меня, и я возразил резко и отрывисто:

– Ещё услышишь! Без сомнений ещё услышишь, если надолго зацепишься у нас на Востоке!

– Ты не беспокойся, мы здесь бросили якорь надолго! – сказал он, бросив быстрый взор на Дэйзи и тотчас переводя взгляд на меня, точно готовясь к очередной моей шпильке, – Бог дал мне больше не быть дураком, чтобы жить где-то ещё!»