Валерий Петков - Камертон (сборник)

И сразу понятно – не взять мне его ничем! Ни разжалобить, ни склонить на свою сторону.

Все документы затребовали. Отгрузили, четыре человека полдня трудились. Папки, приказы, накладные. Стола не видно.

Все косо посматривают, хожу, как чумной, по родному заводу. Вчера же ещё лыбились, ручкались, обнимались при встрече, за счастье считали задружиться.

Остался я с главным один на один. Наклонился, одеколоном «Шипр» от него гонит. Глазками буровит, тихо, вкрадчиво, почти шепотком так, говорит.

– Я – главный бухгалтер-ревизор. Не смотрите, гражданин, что без высшего образования, только курсы в сорок третьем году, сам дорос до такой должности – Тонко так улыбается, губы-ниточки, будто и нет их, прорезь одна, злобная щёлочка-амбразура. Счас слюнку ядовитую в лицо плеснёт. – А почему? Я вас спрашиваю! – слегка голосок повысил. – Потому что от меня ничто не упрячешь, не скроешь. Лучше сознайтесь сами про своё вредительство народному хозяйству. Бригада погибла на строительстве мартена, не тот металл от вас получили. По накладным тот, а в жизни совсем другой. Хлипкий, хворост ломкий, а не металл. Как вы сотворили эту «химию», я уже понял, мне только документы нужны в подтверждение. Дело времени, откопаем всё, так что не будем время терять. Дорогое оно у нас. Из Москвы мы, командировочные. Чистосердечное признание облегчает вину.

Да, только вот срок удлиняет!

Это уж я потом, в «главном российском университете», на нарах окончательно понял.

Тогда молчал, всё ждал чего-то. Заступника какого-то. В беде же на себя только и можно надеяться.

И руку ревизор на папки возложил.

Белая такая ручечка, мягкая, нежная с бумагами, дамская, к мазям привычная, не к лопате.

А ведь задушит он меня этими нежными ручонками. Так вдруг подумалось.

И тоска прихлопнула, оглушила пыльным мешком. Аж задохнулся я. Предчувствие предательства ощутил. Тошнота, дурнота наползла, слабость и ничего не поделать.

Это, знаешь, как серой от бесов в воздухе завоняло. Тонкое дело. В слова не уложишь. Ощущения.

Геннадий Сергеевич зашёл в тот кабинет, целый день просидел с ревизором столичным, склизким.

Я хожу по коридору, маюсь, жду, когда вызовут, волнуюсь за него. Всё же не чужие, так думалось мне. Надеюсь на что-то, а на что, и не возьму в разумение.

Там смех, разговор. Чай пьют, курят ли? Чёрт их знает! Пойди, пойми.

Вышел он, едва приметно подмигнул мне с высоты своей солидности, мол, держись. Успел только шепнуть, когда приобнял, по-родственному, расставаясь:

– Постараюсь тебя отвоевать. Только на себя всё бери, иначе три года за «группу» нам припаяют. Обоим. Не дрейфь!

Вышел он. Статный, высокий. А в коридор два милиционера вплыли, и меня под белые ручки в автозак.

Опа! Не думал, не гадал. Верил до последнего – отскочим. Держусь, как договорились.

На суде Геннадия Сергеевича похвалили за сотрудничество со следствием.

Зачитали мою характеристику. Получалось, что я конченый гад, но поздно «рассекретили».

Да я и сам себя таким почувствовал, после всех этих «мероприятий».

Дали мне десять лет строгого «прижима». Особо крупный размер хищения. А светила «вышка».

Геннадий Сергеевич укатил вскоре с Урала в Рязань, к Москве поближе. Новый радиозавод строить. Всесоюзная стройка-гигант. Возглавил там отдел снабжения.

Ко мне ни разу на свиданку не пришёл. Про «кабанчиков», передачки на зону, и говорить не стану.

Носу вообще не казал.

Там он и погорел. В Рязани. Видно, кто-то не совсем доверчивый простофиля, как я, ворона деревенская, оказался.

Пересмотрели дело моё. Долго, волокитно, но УДО оформили. Условно-досрочно освободили.

Пять лет. Скостили половину, амнистировали. И на том спасибо. Вернулся. Половину дома оттяпали. Я залупаться не стал. Какая же это ерунда по сравнению с тем, что я пережил, в местах не столь отдалённых.

Вселилась какая-то безумная старуха во вторую половину дома. Пока не умерла, житья не давала. Всё мне тыкала в глаза и за глаза, что урка я поганый. Ну, не будешь же с выжившей из ума пенсионеркой воевать.

Устроился на работу. Простым строителем вкалываю. Мантулю весь день, а хорошо! Сплю крепко, как у бабушки зимой на полке’. В избе деревенской.

И надо же – лето. Едем в отпуск, на юг. Через Москву. Всем семейством. В Рязани стояли долго. Думаю, где-то тут «руками водитель» Геннадий Сергеевич, кудесник снабжения?

И подсел попутчик, тоже в Симферополь ему. Сидим на боковой полке, внизу, никто не мешает. За мутным окном кино мелькает разрозненное, местное наше, российское.