Валерий Петков - Камертон (сборник)

Впервые за несколько дней улыбаюсь.

Выезжаю на шоссе – женщина стоит. Голосует. Краси-и-и-вая! Волосы до плеч чёрной лавиной. Лицо слегка удлинённое. Глаза крупные, тёмные. Ресницами, как опахалами, взмахнула пару раз. Талия – двумя ладонями обхватить, без напряга, свободно. Бёдра крутые. Что-то восточное в ней просматривается.

Мне такие нравятся.

Едем, разговорились. Смеёмся. Показалось – или где-то её видел?

Испытали койку на прочность, устойчивость, прогиб. Не шелохнулась, не скрипнула, не вскрикнула коечка. Не подвела в ответственный момент.

Скала!

Повернулась ко мне спиной «царица шамаханская». Затихла.

А я лёг на спину. И сразу начался аукцион. Торгуюсь яростно!

Во сне.

Вскочил среди ночи – ни-ко-го!

В последнее время начальник отдела снабжения благоволил ко мне.

Я понимал – присматривается.

И я старался, даже задерживался по вечерам, вникал. Хотелось лучше сделать свою работу.

Рад был в городе приткнуться. Чтобы хорошо и надолго. Не сильно пригибался, но и не выпячивался, где не требуется.

Нравилось это дело. Снабжение. Всё лимитировано, фонды, расписано на уровне министерства до гвоздика.

Нет ничего, не достать просто так, а тут прикинул, там переговорил. Поулыбался – разве убудет? Созвонился, встретился с кем-то, и, кажется, из ничего, вдруг, а сдвинулось, закрутилось.

В грудь стучать кулаком не стану. А вот смотрю на новую продукцию, думаю: ведь работяге невдомёк – как это складывалось? У меня свои механизмы, колёсики, пружинки задействованы. Моё дело – вовремя его обеспечить всем необходимым, чтобы не отвлекался, не нервничал. Выдавал «на гора» продукцию, план гнал для страны.

Так вот крутился я, как шпиндель на токарном станке, нравилось, – на людях, опять же, все с тобой норовят подружиться. Про всякий случай.

Не обижал меня начальник и выделил из всего отдела. Хотя нас полтора десятка «бегунов» за всяким снабжением. Заводище-то – ого-го! Эвакуировали в Великую войну промышленный гигант из столицы, потом мощностей добавили.

Начальник был понимающий. С подходцем был, «ласун», как моя бабка говаривала, когда котяру гладила на широкой деревенской печи.

Вскоре и квартирка подоспела, перебрались мы с женой и сыном из общаги семейной в двухкомнатную на втором этаже. Спальня большая, с альковом, потолки высокие. И вид из окна – на широкую реку.

Какой-то генерал оставил. Заболел сильно после испытаний мощного оружия для защиты социалистического лагеря. Съехал тихо.

Только вот отопление печное. Да что уж, не привыкать, дело знакомое. Даже как-то веселее. Присядешь вечером на скамеечку, в щёлке огонёк пляшет, ложится тёплым пятном на пол, веселит ярким сполохом, конфорки малиновые. Глаз не оторвать. Хорошо!

Чайку врежешь с вареньицем из дома, да и что ещё надо? Хорошо, ей-богу!

Премию регулярно выписывали. И начальник улыбался, при встрече здоровался подолгу, а уж когда на Новый год в гости позвал со всей семьёй, тут совсем стало ясно – друзья.

Одно не нравилось – ладошка у него потная, мокрая, склизливая. Как-то меня это настораживало, но особенно я не придавал этому значения. Мало ли у кого какие прорехи есть в организации здоровья.

Да и чего уж роптать – «начальство приходит и уходит, а подчинённые остаются», как выступал на собраниях наш председатель колхоза.

Выпили мы с ним, посидели. Особенно он и не давил на «приём внутрь». Душевно, как родные почти. И жёны наши, нарядные, распрекрасные, в причёсках-кудряшках, даже от этого чужие немного, необычные. Но это не выбирают. Судьба!

Вроде бы друг дружке глянулись жёнки наши, айда разговоры говорить, а это ой как важно, потому что ночная кукушка перепоёт самого принципиального мужика и обротает его под какие-то свои, сложные бабьи соображения. Это не всякому делу во благо. Та ещё материя, для глаз и мужского понимания не чувствительная.

Квартира у начальника большая, с жёлтым, весёлым паркетом. Идёшь по нему, лёгкий хруст, как валенки на морозце. Блестит квартира, золотыми лучиками лакированная.

Мебель, ковры, чтобы от стенок холод не ощущался, обстановка солидная. Хрусталь сверкает колючей искрой, синими иголочками поблескивают через стекло импортные горки. Сервизы, книги. Дефицитом заполнены все метры квадратные.

Тут я и растаял, слабость во мне какая-то возникла. Вот так с холода войдёшь в избу, пригреешься, и нападает ласковая дрёмка. И укачивает неприметно, но окончательно в этой люльке невесомой.