Илья Бояшов - Кто не знает братца Кролика!

– Хорошенького понемножку, – шепчет уклонившаяся минога. – А сейчас – прощай! Спокойной ночи.

До чертиков знакомую кнопку давить уже не решаюсь. Фея, фея! Что же она делает со мной? Кажется, слезы. Подумать только – благодарные! Аудиенция завершена. Не прошло традиционной минуты – по скользкой мраморной лестнице сползает к подножию трона сентиментальный червяк.

Дверь, перед которой меня покачивает, – снарядонепробиваемая плита с тремя бойницами для запоров: детище вечного матушкиного беспокойства. Из «глазка» вполне может вести огонь двухсоттрехмиллиметровая гаубица. Здесь и трезвому приходится попотеть: нижний замок – два поворота, средний – три, а вот верхний, с «секретцем» – истинное проклятие: десять! Но начеку крылатый хранитель! Всегда ушки на макушке. Вот и сегодня, разве что у подъезда, шутки ради, позволил мне словить запорошившийся ледок – истинную ловушку для пьяниц и стариков. А так привычно выхватывает связку ключей из кармана и расправляется со всеми запорами. Перетаскивает через порог, тащит за шиворот мимо двух шкафов в прихожей – настоящих Сциллы и Харибды – и представляет освещенной кухне.

– Господи!

Нет, не брат со своей оглоблей воскликнули в один голос – взбалмошная, внезапно приехавшая мать ожидает за столиком, напомаженная и напудренная, в светлом парике, который ей так идет: явилась с какого-то торжества. За этой бальзаковской штучкой еще вовсю мужчины ухлестывают. Нога на ногу – и вглядывается, как судья.

– Господи! – вновь бросает в меня свое неподдельное отчаяние. Она явно решила загубить сегодня все сигареты: еще одну разминает, вертит в прозрачных, с прожилками, пальцах, и вдавливает в пепельницу. Нервозность от нее, как и духи, распространяется волнами.

Только сейчас замечаю на столе носовой платок. Матушка торжественно развернула находку.

– Что за гадость?

– Ну, возможно, от головы, – вяло пытаюсь выгородить братца.

Глаза ее окончательно заволоклись.

– Кто эта девчонка? Я застала их в ванной. Ну скажи, почему ему не застелить за собой диван?.. И запах в комнате… Ты можешь сказать, что он курит?

– Нет, мама.

– Отец звонил? – неожиданно спрашивает.

– Нет.

Стараюсь держаться, как часовой на посту, но все-таки приходится несколько раз опираться о дверной косяк.

– Что с нами? – всхлипывает моя бедная, красивая, несчастная мать. – Что с нами со всеми происходит? Господи!

Она роняет стильную голову на стильные руки – и нечем ее успокоить, ну, решительно нечем.

Предводитель в широченном пиджаке, в который еще трех подобных грызунов можно запихать, в галстуке, чуть ли не до ботинок. Знакомая папка шлепается на стол.

– Нет, нет, клуб остается в силе! – успокаивает как ни в чем не бывало. – Но есть один вариантик, крошечное ответвление.

Плевать нам на подобное «ответвление». Впрочем, выскочившего из небытия командора (после знаковой встречи в «Стармене» месяц ни слуху ни духу – телефоны отключены, место пребывания неизвестно) бойкот нисколько не смущает.

– Окорочка! Успех гарантирован. Я позаботился о сбыте.

Васенька прячет в кармане очередной выигрыш – везет же черту! – и невозмутимо тасует колоду.

– Фургон готов, – бесполезно взывает Кролик. – Завтра же начинаем торговлю.

Не повернув «головы кочан», вчетвером соображаем очередную партейку. Николай выставляет новые ценники. Еще один такой скачок доллара – и мы без штанов!

– Уолл-стрит – искушение для планеты, и, надо признать, слишком большое, – продолжает тему Зимовский. – Вне всякого сомнения, Нью-Йорк – цитадель Рогатого. С вершины «Эмпайр-билдинг» соблазнитель сердец человеческих правит миром. Однако, друзья мои, положа руку на сердце, даже если мы и имеем дело с родиной Мефистофеля, не можем ли мы отрицать, что и в трижды проклятом гнезде Золотого Тельца, наряду с отвратительными мистерами-твистерами плодятся и добросердечные хомо сапиенс – то есть похожие на нас с вами?

Соглашаемся – даже в Америке порядочные имеют право на рождение.

– Из этого вытекает старый как мир вопрос. Можно ли пощадить город, в котором прозябает хоть один старина Лот? – вопрошает Зимовский.

Максималист Киже на время забыл о душевной болезни – утверждает: зло, посеянное дядей Сэмом, настолько обширно, что даже сотней праведников теперь не отделаться. Он – за решительную бомбардировку.

– Как ни странно, на Манхэттене живут неплохие ребята, – с достойным упрямством влезает Кролик. – Я знаком с одним брокером.