Далеко-далеко, на другом конце мира, Вася тяжело вздохнул.
– У нас то же самое, Макс. Не видел, правда, что в столицах творится. Телек не пашет. На даче я. Один…
– Ты приехал на дачу один?! – удивленно пискнул в трубку Макс.
– Да нет! С друганами, конечно. Шашлычек-машлычек, отдохнуть-попариться, и бабы с нами были, но все они, вот как ты говоришь, р-раз – и того… пропадать стали. Решил – все, допился, дно бутылки увидел. Горячка белая, привет!..
– Что же это деется, Вася? – перебил и без того сбивчивую речь друга Макс Би Барски, одиннадцатый президент Федерального резервного банка.
Макс стоял у прозрачной стены и с высоты офиса растерянно созерцал мертвый Нью-Йорк у себя под ногами. Там, внизу, маленькие, словно игрушечные, машинки выстроились аккуратными рядами и терпеливо чего-то ждали, безмолвные и безжизненные. Вот детская коляска посреди тротуара, в двух шагах от нее велосипед. А это, нет, не сломанная каминная спичка, – это оброненная кем-то трость. Солнечный лучик выглянул из-за туч, нырнул на самое дно улицы и, отразившись от золотого набалдашника теперь уже никому не нужной трости, рванулся вверх к небу – домой, искрясь, преломляясь и множась в витринах дорогих магазинов и холодных стеклах офисов.
Макс чихнул. В комнате пахло недавно пролитым кофе, и все еще витал тонкий сладкий запах цветущей акации, – аромат дорогих духов, который так шел точеной брюнетке Линде. Было удручающе тихо. Макс слышал гул собственной крови, глухие толчки сердца и по ту сторону телефонной трубки нервное дыханье Васьки – друга детства, партнера по бизнесу и заклятого врага, но единственного доступного и близкого ему в данный момент человека.
– Вася, а может, президенту в Белый дом позвонить? – решительно выдохнул Макс.
– Ха! Наш-то на месте! Я звонил полчаса назад. Он в Кремле застрял, над документами работал. Теперь на грани истерики. Представляешь, каково ему: столько прихлебателей вертелось вокруг, и вдруг, бац, и никого! Большинство из них живы. Но кто где: министр обороны вчера выехал на ученья, там и застрял на пару с главой МЧС. Вокруг танки, бронетехника, самолеты. Все цело-целехонько, а живой силы ноль! Премьер на горном склоне в Сочи … Что ты говоришь?
– Вася, а ведь нигде ничего не взрывается и не горит. Чуешь? Они прежде все выключат и только потом уходят. Я услышал – уборщица коридор пылесосит. Выскочил к ней. Она, зараза, обернулась на мой голос, пылесос выключила, посмотрела на меня глазами трехлетнего ребенка и растворилась.
– Да что твой пылесос. Они отключают электростанции и прокатные станы, – все отключают. Жена звонила. Говорит, что уже нет воды, газа, электричества. В Москве час назад отключили, а на даче так с вечера нет, свечи жгу, камин затопил. Лето, вроде, а озноб бьет…
– Вася, а может, это конец света? Двадцать первого декабря обещали, а нынче ведь только июнь…
С Макса сошел весь его барский лоск и блеск, голос насмерть перепуганного мальчишки из глубинного русского городка, голос товарища его детских игр слышал теперь Вася.
Вася… Васька без имени и отчества и даже без фамилии. Забыл! Просто Васька – один из хозяев мира! Хозяев всего и всех: нефтянок, газопроводов, дворцов и заводов, газет и пароходов. Что для него фамилия? Зачем она ему? Он – суть всего! Кормилец! Поилец! Благодетель! Тысячи, миллионы бессловесных рабов подносили еду, убирали отходы, строили заводы. Рати рабов. И вдруг пропали. Осталась только горстка товарищей… ну, какие они друзья – хищники! Что делать сотне одиноких львов, когда вся остальная живность исчезнет?..
– Вась, Вась, – хныкал из Нью-Йорка Максим, – страшно. Жутко. А вдруг и мы исчезнем?!
Безумный смех стал ему ответом.
– Знаешь, что мне моя Маринка сказала? «Вы не исчезнете. Этот мир теперь принадлежит вам! Весь! Такой, каким вы его сделали!»
Родилась в г. Октябрьском Республики Башкортостан. Лауреат башкирского республиканского фестиваля поэзии «Родники вдохновения». Автор поэтической книги «Имя ласточки горной». Студентка Литературного института им. А. М. Горького (семинар поэзии Г. Н. Красникова).
Моя бабушка знала пять языков: три тюркских, один финно-угорский, а пятый – русский. Но она была неграмотная и плохо писала. Закончила всего 4 класса. У нее была тетрадка, в которую переписывались молитвы и евангельские истории. Иногда она садилась за прялку и просила меня ей почитать. Я читала и ничего не понимала. Особенно про Вогородицу. Так и было написано в тетрадке: Вогородица. И мне представлялась какая-нибудь владычица огорода – фея в белом среди свекольных и картофельных грядок. И дело, наверное, было не в ошибке, а в том, как органично перемешивались язычество и христианство: домовые, духи и Божья матерь. Куры, огород – и книга. Когда я стала постарше, бабушка садилась за прялку и просила меня почитать ей Евангелие. У нас дома была старая книга конца позапрошлого века. Читать Евангелие было сложно. Буквы были русские, дореформенные – и ять, и фита, а слова старославянские. Но я быстро научилась и все равно ничего не понимала: «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…» И мне никто ничего не объяснял, а я почему-то и не спрашивала. Бабушка хочет – и я ей читаю. Мне и так было стыдно, что я в быту такая бестолковая: ни пирогов испечь, ни шерсть накрутить, ни скот накормить не могла. Только грядки полола ей в помощь. Выдирала сорняковые всходы и думала о Вогородице. Так и вошла религия в мою жизнь. Как часть житейской культуры: пироги и яйца на Пасху, икона в рушнике и в окладе в углу. Иногда мне кажется, что в этом была уникальная педагогика моей бабушки: читай мне, а я послушаю. И через это чтение я и приобщалась, становилась причастницей. Попадала «в огород». Храма в городе тогда еще не было. Только на Воздвиженке стояла старая деревянная церковь, но мы туда не ездили. В церкви ходить тогда еще было опасно…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу