Лидия Григорьева - Термитник 2 – роман в штрихах

Увидела его однажды на закате, как раз во время вечерней дойки. Ей почему-то с самого начала казалось, что хозяин мужчина, но что он сам её будет доить, ей и в голову прийти не могло. Он, ничуть не смущаясь, привстал с корточек, пропуская её вперёд на узкой дорожке. И его звонкое, почти мальчишеское «Хеллоу! Найс ту мить ю!» – вдруг пронзило ей сердце острой болью, и она словно очнулась от долгого, наколдованного кем-то сна. Этот парень был поразительно похож на её сына, который сейчас, как она знала, ехал последним воинским эшелоном из Самарканда в Москву. Страна, в которой родился и вырос её сын, на глазах стремительно разрушалась. Армия не то чтобы бежала с позором, просто офицеры, предчувствуя полный развал, вывозили семьи. А заодно и мебель, и всё, что могли вместить воинские теплушки. Молодой лейтенант Борис Вахромеев с небольшой командой сопровождал этот эшелон, потому что на железных дорогах уже начались грабежи и беспорядки. Укол стыда за своё безбедное и беспечное существование вдали от родной земли был таким сильным, что она побледнела и пошатнулась. Нашла отчего грустить в этой мирной чужой благодати. Это тебе не под пулями гулять, пригибаясь!

Домой, домой! – колотилось сердце. В Москву, в Москву! Там и сына можно успеть встретить и накормить. И семьи офицерские с детьми разместить в своей большой московской квартире. А муж… Что муж? Не маленький. Обойдётся и без неё, раз нашёл тут для себя такую интересную работу. Вины его в этом нет. Но и ей не всё равно, где и почему она должна приносить себя в жертву двум любимым мужчинам – мужу и сыну. Богу виднее, где мы нужнее! – как сказал ей однажды на исповеди один монах.

– Вам плохо? – спросил её английский юноша с золотыми, как у сына, волосами.

– Нет. Мне уже хорошо. А корова у вас красивая – со звездой во лбу. У меня такая же была в детстве. Далеко отсюда, в России.

Он разбил любимую чашку. И его тут же разбил инсульт. Говорила же мама: никогда не мой посуду, для этого жена есть. Но ему очень хотелось есть. Вышел на кухню, а там, как всегда, вся посуда грязная, чаю не попьёшь.

А жена спит и в ус не дует. В полном смысле. Потому что у неё давно появились тёмные усики над верхней губой, как у её бабушки ассирийки. Видел же, когда женился, её родню. Думать надо было! А сейчас поздно. Язык во рту окаменел, позвать жену он не мог. Его резко качнуло, и он намеренно упал боком на гору посуды в раковине. Тарелки соскользнули на пол, загремели, но разбудили только любимую охотничью собаку. Она заскреблась в дверь кухни, а потом громко залаяла, чего с ней в доме никогда не бывало. На этот лай и приползла его тучная, заспанная жена и вызвала скорую.

Скорая приехала не скоро. После долгого лечения он уехал в военный санаторий в Пятигорск. Там физиотерапевты научили его ходить заново и не ходить под себя. Дома он теперь мог вполне нормально держать в левой руке чашку с чаем. Правая осталась в норме. И хорошо, что речь не восстановилась. А то бы он высказал наконец-то жене всё, что накопилось за многие годы. Напомнил бы, как не спал ночами, меняя мокрые пелёнки сыновьям. А потом шёл, усталый и сонный, дежурить на сутки в ракетный бункер, подвергая опасности весь, без преувеличения, подлунный мир.

Как в девяностые, имея за плечами два военно-технических образования, ездил на жалких «жигулях» за товаром к её ассирийской родне на юг России. И сам же потом перепродавал в Лужниках. Это когда им зарплаты по три месяца не платили. Когда полк их расформировали и всех специалистов-ракетчиков в отстойники нового капитализма отправили. И что жена сказала бы ему в ответ на это? Жалко, он только онемел, а не оглох и не ослеп. При чём тут Ельцин со своим Гайдаром? Многое от семьи зависит. Иная жена из его блестящего ума извлекла бы, без малого, академические дивиденды. И пусть бы у него теперь не было ни торговой фирмы, ни капитала на Кипре, который однажды чуть не обнулили кипрские же власти, а были бы генеральские погоны и творческие технические разработки в ракетной области.

Какая всё-таки жалость, что думать и вспоминать после инсульта он не перестал. Жизнь его остановилась не сейчас, когда разбилась его любимая фарфоровая чашка, а тогда, когда женился не по любви, а из благородства – по залёту. Сыновья, конечно, красавцы. Но в мозгах одни монеты. Может, и неплохо это. «Мать прокормят, когда меня не станет», – подумал он и уронил на белый пушистый ковёр дешевую небьющуюся чашку с чаем, купленную его слишком уж экономной женой.