Александр Кичигин - Счастливое время романтиков. СССР. Москва. Общежитие

– Шашлычка приготовим, немного вина выпьем, споем у костра, – обозначил он программу уикенда, – присоединяйся! У нас все уже готово.

– А и вправду, Артем, присоединяйся, – послышалось со всех сторон, – или есть иные планы на вечер?

– Сестра у меня в Москве, – почесал затылок Санин, – обещал устроиться в общежитии и вернуться сегодня. Хотя, конечно, хотелось бы с вами остаться.

– Вот и славненько! – поддержал Жора, а Люба утопила оставшуюся нерешительность последней каплей:

– Ты ведь взрослый мальчик уже!

– Хорошо, – с радостью поддавшись первому соблазну самостоятельной жизни, согласился Санин, – только за вещами в Москву заеду, а то у меня кроме документов ничего с собой и нет.

– Успеешь к вечеру вернуться?

– Полтора часа туда, полтора обратно, полчаса на сборы. Не поздно будет?

– В самый раз, – успокоил Жора, – если не трудно, сигарет нормальных из Москвы привези, а то тут одна отрава продается. Если куришь, конечно.

– Курю, – почему-то соврал Санин, решив до конца казаться взрослым.

– Ну и славненько. Спиртное не бери – у нас этого добра запасено с достатком.

Удобно устроившись в электричке, Санин всю дорогу находился в какой-то незнакомой доселе эйфории, словно только сейчас по-настоящему почувствовал себя взрослым. Будучи до последнего момента на редкость опекаемым ребенком, подсознательно он давно ждал того момента, когда наконец-то сможет войти во взрослую жизнь и самостоятельно принимать решения относительно своей избалованной натуры, до конца не понимая, что порой это станет ой как непросто! При этом где-то в груди неприятно сверлила лишь одна тягостная мысль, а, вдруг, он не сможет поступить в институт?! И тогда несмываемый позор, возврат в провинцию – и прощай сладостная студенческая жизнь! Будучи человеком достаточно амбициозным и в тоже время крайне ранимым, тогда он даже представить себе не мог как жить, если обстоятельства сложатся по-иному. Кроме этого в случае провала в совсем недалеком будущем маячил призыв в ряды вооруженных сил, где мальчишка себя пока не представлял, напуганный рассказами старших товарищей, прошедших эту суровую школу полную небывалых лишений и всяческого отсутствия комфорта, расставаться с которым в ближайшее время в его планы не входило.

– Мне бы в ваш институт хотя бы на недельку! – не раз завистливо предавался мечтам Литовченко. – Сколько, говоришь, девчонок училось в процентном отношении? Восемьдесят?

– Ну, примерно так… А из ребят половина Кавказ и средняя Азия.

– Ну, этого добра и у нас в части хватает… – пренебрежительно реагировал он.

– Зря ты так, – возражал Санин, – не было у нас деления ни по национальностям, ни по месту рождения, ни по достатку. Жили одной дружной семьей и армяне, и грузины, и осетины, и белорусы, и украинцы, и евреи. И никому в голову даже не приходило, что кто-то из-за этого ниже тебя по положению! Негодяев только не жаловали, да и немного было таких.

– Конечно, там же все ученые, не то, что здесь! – делал умозаключения Вова. – А тут, что не нацмены, то обязательно своя обособленная банда – попробуй тронь! Одни мы русские да украинцы каждый сам по себе…

– Условия здесь другие, более суровые, – предполагал Санин, – армия это тебе не вольная и бесшабашная студенческая жизнь. Но лично я никакого притеснения национальностей и здесь не наблюдаю. Помнишь, пилотка у меня пропала, которую я с таким трудом по своему размеру подобрал?

– Которую потом на чеченце из другой роты увидел?

– Ну, да. Попросил показать ее изнутри, где фамилия написана, чтобы убедиться, а он убежал. Стоило мне об этом другому чеченцу рассказать, как тут же их замкомвзвод, тоже чеченец, кстати, привел вора ко мне для опознания, убедились, что я прав, вернули, извинились и пообещали сами с ним разобраться. Да так, видимо, разобрались, что он потом меня за версту обходил!

– А у меня тоже случай был в первом полугодии службы, – вспоминал Литовченко, – я тогда во взводе связи служил. Пришел после наряда как-то под утро, а матраса нет! Командир отделения строгий у нас был, казах по национальности, Амирбеком звали, но ничего не поделаешь, пришлось докладывать. Ищи, говорит, где хочешь, или покупать будешь! Походил, поспрашивал – никто ничего… Расстроился, конечно. А на следующий день Зовет меня Амирбек в каптёрку. Завел и дверь на ключ закрыл. А там почти все наше отделение. «Нашелся твой матрас, – говорит, – и вор тоже» «И кто же?» – спрашиваю. А в отделении у нас еще один казах служил. «Земляк мой, – вздыхает Амирбек, указывая на того казаха, – утащил в комнату засекреченной связи, чтобы спать в наряде было удобней. Думал, не узнает никто, раз туда обычным связистам вход запрещен. Короче, можешь избить его прямо сейчас, а мы проследим, чтобы он не сопротивлялся». А тот глаза опустил толи от стыда, толи приготовился к оплеухе. «Не могу я бить того, кто ответить не может», – говорю. С тем и разошлись. А ночью будит меня этот казах и зовет куда-то. «Пойдем, – говорит, – у меня колбаска копченая припрятана. Тебя, дорогой, угощу – мне не жалко!» «Ну и крыса же ты, – разозлился я тогда по-настоящему, – вот сейчас точно грунта [2]получишь!» Вскочил с кровати, а он бежать. Гадкий и жалкий такой, что не стал я мараться… Так что, может, ты и прав по части того, что подлецы не имеют национальности.