Nata bint Andre - Инфинитив «любить». И другие сочинения

Как правильно начать свое выступление? Быть может, отправить холодные, но внушительные приветствия, к которым привык город, и, оправдывая свою фамилию, начать ярко, эпатажно? Что, Рагда, накрасить губы алым цветом и сделать сложные кудри? Тогда, возможно, речи о больной любви поверят. Но это уже не любовь, потому что я иду торговать. А мисс Колднесс звала меня лишь за искренностью.

Что такое искренность? Чем кажется эта искренняя любовь? Неровным глиняным сосудом. Я и сама похожу на сосуд. Сосуд, в котором пустота. Сосуд, который был леплен разными мастерами, сосуд, который падал из рук, сосуд, который не поддавался правильной температуре. Сосуд, который разбил себя. Поэтому сосуд за шпаклевкой еще может показать свои трещины.

Я приехала. Все выглядит достаточно родным, но я больше не скучаю. Все воспитанницы знали о моем существовании, поэтому на следующий день должны были собрать большой зал для моей речи. Мисс Колднесс хотела объявить всем что-то такое, что должно было шокировать всех.

Мне дали комнату, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Мисс Колднесс не нравилось, что я не использую ничего из их будуара. Боялась, наверное, за качество восприятия девушками моего доклада.

Не спится. Нельзя о таких вещах говорить структурированно. Понимаю, что совершенно не готова. В ту же минуту разливаю чернила на всю толстую тетрадь. Намеренно. Я не буду это говорить!

Мою истерику услышала мисс Колднесс. Она забежала ко мне в комнату. Увидела, что я все испортила. Посмотрела на меня со страхом:

– Зачем?

– Мисс Колднесс, я не буду ничего им говорить. Потому что я заново учусь любить. Я не могу их научить.

Я села и заплакала. Мисс Колднесс впервые ушла. Я поняла, почему она меня не заставила переписать все заново. Нельзя заставить по щелчку пальца отмирать и оживать какую-либо клетку организма.

В тот день я вернулась в родные места. Они мытарили меня когда-то, возможно, но я мытарила их непростительно долго, непростительно несправедливо. На вокзале я купила чай, но он очень быстро стал соленый и холодный.

Я решила пойти к месту, где училась любить. Какой ценой я теперь все это сделаю, если не могу и дать малого? Сохранится ли важность лепты в этом случае? Воск и слезы. И твержу почти об одном. Люблю? Я вижу живые цветы и череп. Я не слышу голоса, но слышу что-то заботливое, уговаривая себя в том, что не имею права это услышать.

Я иду в еще одно место, где заново учусь любить. Я вижу искусственные цветы, потому что не успела. Вместо конфет я кладу ожившие части души. Я не смогла. А может, смогла. Вам, наверное, открывают что-то.

Я иду в третье место, где учусь любить. Я люблю, но уничтожила способность показывать это. В таких местах понимаешь, что такое безысходность, надежда, тепло и радость. Как это сходится? Так. В таких местах понимаешь, что такое терпение и прощение. Здесь страшно не успеть научиться любить. Здесь понимаешь, что единственная надежда – чудо и снисхождение.

Я выхожу за стены. И это самое мое большое место, в котором я учусь любить. Самое необъятное. В этом месте собраны живые и искусственные цветы, отчаяние и надежда, боль, слезы, преступление и прощение. Это место вряд ли кто-то сможет понять, кто не впитал его и кто пока еще не научился его любить, потому что это место можно научиться любить только настоящей любовью, которая на все закроет глаза, которая не ищет своего, которая не перестает, которая попытается оправдать.

Я делаю первые шаги в том, чтобы научиться любить.

Заселение

Холодок туманного раннего утра вынуждал нас начать этот день непозволительно рано. Обычно при холодной температуре я склонна засыпать. Но не в этот день. Сегодня я, и еще около сотни девушек должны распределиться по комнатам скромного общежития в городе Или. Каждая сонно-лениво, но по-замерзшему бодро собирала вещи, которые были необходимы во время поездки.

Накрыв себя теплыми шалями и шерстяными платками, мы отправились на регистрацию (если можно так назвать процесс, представляющий собой сверку списков имен в тетради с наличием прибывших). Строгая дама пожилого возраста, с острыми, строгими чертами лица, тонкими губами и туго собранными в пучок волосами серебристо-шоколадного цвета неторопливо отмечала тех, кто прибыл и готов был пройти в свою комнату.

«Рагда…», – спокойно, но вместе с тем вопросительно произнесла строгая дама, подняв глаза на меня.