Геннадий Ананьев - Встревоженные тугаи

В момент перехода банды службу в горах нес наряд в составе пяти пограничников. С ручным пулеметом. Мы встретили банду огнем. Их было около четырех сотен. Чем бы бой тот закончился, вполне можно представить, если бы бандиты после того, как их первая атака была отбита, продолжили на нас наступать. Но они больше не наступали. Сотня их окружила нас и беспрерывно вела огонь, остальные повернули назад. Мы поняли, что банда пойдет к селу другим ущельем. Но разве мы в силах были их остановить? Попытались прорваться, да куда там! Троих ранило. Заставу тоже никак не предупредишь. Перед нами, за валунами, – бандиты; за спиной – Ташхемка. Не вам рассказывать, как она бурлива в горах. Ажно смотреть на нее боязно, не то, чтобы переплыть.

– Я поплыву! – решительно сказал Субботин. Он отдал патронташ мне, снял сапоги и положил радом с винтовкой. Между камнями, чтобы бандиты не увидели, пополз по-пластунски к реке. Он был делегирован в свое время на собрание партячейки колхоза, и коммунисты избрали его своим парторгом. Долг он поставил впереди жизни.

Субботин доплыл. До сих пор я не могу себе представить, сколько силы потребовалось Трофиму, как сумел он выбраться на противоположный берег прямо к водопою, где в то время были люди? Он предупредил их о банде. Колхозники послали верхового на заставу, а сами заняли оборону. У многих сельчан имелось тогда оружие: винтовки, дробовики, обрезы, маузеры.

На помощь колхозникам начальник заставы послал несколько человек со станковым пулеметом, остальных пограничников повел в тыл банде. Когда она втянулась в бой на подступах к селу, пограничники ударили с тыла. Часть бандитов была уничтожена, часть взята в плен. Об этом мы узнали, когда застава пришла нам на помощь. Сотню ту, которая нас держала, тоже разгромили.

Как только мы вернулись на заставу, сразу – к Трофиму. А он без памяти. И лицо, и тело все в синяках и кровоподтеках. О камни била героя вода. Так и не пришел он в себя. Жизнью своей спас нас, четверых, колхоз и заставу. С почетом мы похоронили его и в тот же день посадили возле могилки деревья и розы с пионами. А в формуляр не вписали, что погиб геройски, потому, мне думается, что врач, который приезжал лечить Трофима Субботина, сделал заключение, что помер красноармеец от воспаления легких».

Дальше шла подпись: бывший пограничник красноармеец П. Панченко. А еще ниже – обещание написать о тех годах все, что он помнит.

Об этом письме, о подвиге солдатском собирался рассказать майор Антонов пополнившим заставскую семью. Он подошел к калитке, открыл ее, но, посмотрев на свои запыленные сапоги, остановился у невысокого порожка. Здесь, за внешней стороной ограды, – желтая глина, прокаленная солнцем, обдутая ветрами, там, в тени деревьев, – кашка в цвету, будто клубника переспелая. Оттого и не перешагнул порожка Антонов, чтобы не помять нежную красоту. Он повернулся и стал смотреть вниз, на заставу. Молодые солдаты уже стояли в строю. Сейчас они, пройдя через ворота, поднимутся сюда, на вершину сопки. На правом фланге стоит Рублев: он выше всех на голову. Рядом с ним – комсорг Бошаков.

Строй повернулся и пошагал мимо казармы – красивого кирпичного двухэтажного здания.

«Любуются заставой, – определил Антонов по тому, как сбивчив шаг молодых солдатиков и как головы их, почти всех, повернуты в сторону казармы, где им почти два года предстояло жить. – А сколько труда в нее вложено! И военные строители поработали, да и мы не стояли в сторонке».

Построена застава тоже совсем недавно. Раньше она стояла на самом верху сопки, где теперь только обелиск, когда же начали планировать закладку новых зданий, то решили (учли мнение Антонова и Голубева) спустить ее вниз, на обратную от границы сторону, к подножию. Теперь ее не видно с сопредельной стороны, легче стало нарядам (не подниматься по довольно крутому косогору), возвращавшимся с охраны участка, не так глубоко пришлось бурить скважину до воды. На вершине холма оставили лишь наблюдательную вышку. И всякий раз, когда Антонов поднимался на холм, он любовался и кирпичной казармой, и офицерским домиком, и гаражом, и овощехранилищем, удобным, вместительным, и баней, и газонами, окаймленными красными тюльпанами, заботливо выращенными его женой и женой старшины. Особой гордостью для Антонова была беседка, обвитая диким виноградом – так называемая курилка. Просторная, чистая. В ней не швырнешь окурок мимо урны, не плюнешь, куда не попадя. Она вроде бы сама приучает к порядку, требует от курильщиков соблюдать чистоту. Между всеми зданиями – цементные дорожки с живыми изгородями по бокам. И дорожки, и зеленая изгородь из шиповника, прозванная солдатами витаминной, были дороги Антонову, ибо он предложил сделать все это своими силами. И получилось красиво и уютно. Теперь заставский двор контрастировал с тем, что начиналось сразу же за забором – желтоватая глина с чахлой, выжженной палящим солнцем травой, зеленой только несколько весенних месяцев. Дальше – такая же голая степь, до самых до тугаев, которые густой стеной защищают широкую, но спокойную степную реку – Сарыхем. Она разливается не весной, а летом, когда начинается основное таяние снега и ледников в горах, которые высятся в нескольких километрах от границы на сопредельной стороне. И будто не вода течет в эти месяцы между непролазными тугаями (заросли джигиды, барбариса и тальника), а кофе со сливками. Потому и название реке – Желтая. И только с осени, когда река мелеет и уже не подмывает берега, вода становится прозрачной. Чем хороша река и чем плоха? Хороша обилием рыбы, которая добротно пополняет солдатский паек, но худо то, что за ней нужен глаз да глаз. Раз она течет из-за рубежа, то вполне возможно использовать ее, как удобный маршрут пересечения границы. Прежде, правда, такого не встречалось, теперь же, когда в горах начала работать геологическая партия, итоги работы которой согласно полученной заставой информации могут вполне заинтересовать не только и не столько соседей, на реку придется обратить особое внимание: держать круглосуточный наряд на ее берегу, а ночью время от времени освещать прожектором.