Пётр Мамонов - Закорючки

Возлюби же страдания временной жизни, ибо это есть вернейший признак и упование будущего упокоения.

А бывает короче – по слабым нашим силам за скорбью следует утешение. По десятку раз на день.

Чем сильнее тебе выпало страдание, тем, значит, сильнее твоя душа, потому что Бог хочет всем спастись и попускает по силам. Так что, учусь терпеть с радостью – недалеко Царство и Вечность ждет. Вечность, а не 30–40 лет. Пшик!!!

У меня есть одни знакомый (ситуация с мамой). Как только бросил все, все принял; постарался принять несовершенства брата, его жены, матери, как свои и простить – пришла благодать и все управилось. Как только согласился платить хотя бы пять дней в неделю сиделке, купил мир. За 6000 руб. в месяц можно купить мир души.

Новый глушитель для машины – 24 000 руб. 24 делим на 6, получается 4 месяца счастья.

А на расстроенном инструменте сыграть нельзя.

Всю жизнь будет мотать. Это нормально. Я проще стал относиться. Я грешен, а Бог мой – благ. Вот, и тянись к Нему всей своей тощей шейкой, как птенец из гнезда тянется к червяку в клюве матери.

Вера – это, когда некуда идти.

«Без тебя не могу творити ничесоже» (т. е. «ничего»).

«Вера есть непытливое согласие»

Иногда такое чувство, что Господь есть и не надо ничего говорить, и Он совсем рядом: сидит со мной за письменным столом, смотрит, как я пишу; в автомобиле тоже.

Ехали с женой из Москвы в деревню. Вечером (уже подъезжали к дому) пришлось остановиться – великолепный закат справа по всем окнам. Жена осталась в машине, а я вышел, облокотился о крышу кабины и смотрел. Солнце село за груду клубящихся облаков, освещало их снизу и лучи били во все стороны неба. Долго такое невозможно: хочется посторониться.

Также в сердце. К каждому лично хоть раз в жизни приходил Бог. Высшая добродетель христианская – смирение. Ее никто, даже святые Отцы, точно определить не может. Когда смотрел на закат, вдруг, подумалось: вот так надо в сердце; надо дать место Богу, посторониться.

Прекрасен был небосвод в ту минуту! Целиком заполнил меня; стою с краюшку, чуть не падаю, облокотился и смотрю.

…И про парус очень хорошо есть где-то: чтобы привлечь Духа утешителя, должна быть бешеная жажда, «алчба». Как повисший парус в штиль каждой складкой ждет ветра. Это и есть «…являет силу Свою в немощи». Не когда валяешься пьяный; а когда пустой весь, губы пересохли, и пульс в висках частый-частый. И весь, как парус, всей грудью, ждешь-ждешь-ждешь.

«Смирение – это риза Божества».

Ива у реки большая, сгорбленная и старая. Узловатый, весь в жилах и черных дуплах ствол. Ствол окружен сетчатым ореолом веток, веточек и совсем крошечных прутиков и листков. Похоже на жизнь, полную суетливых, не всегда нужных движений. Иногда: очень важное – крупная ветка и хорошие, сочные листья. Все присоединено и соединяется смертью. Это ствол. Он уже умер, выкормил зеленую жизнь. Нижняя часть растет в землю. Я не вижу корней, но знаю о них; они напитаны соком и никогда не перестанут, потому что питает их Бог.

Смотрю на иву и уже меньше боюсь смерти; не так сильно начинаю ценить жизнь. Как ива всем своим деревом глядит в плавно и быстро текущую реку, так и меня все больше интересует бесконечность и небеса.

«Храни себя от многоглаголания,

ибо оно угашает в сердце мысленные движения, бывающие от Бога».

Не помню, когда и где видел, но до сих пор стоит перед глазами: мужчина из ревности или еще по какой дурацкой причине схватил нож и вонзил в грудь любимой, и тут же вытащил обратно. Как бы: – Ой, нет-нет. Извини. Я не хотел. – И поразило, что хотел – не хотел, а все, поздно.