Милорад Кесаревич - Клуб 28, или Ненадежные рассказчики

– Саня, а сколько было Лене, когда вы развелись? 28?! Интересно! Андрей, а когда ты расстался с Полиной? Ей было 28?! Игорь, а во сколько вы разошлись с Ингой? 28?! Игорь, а не желаешь ли ты присоединится к клубу мужчин, брошенных 28-летними женщинами? Не желаешь?! По-лузерски выглядит, говоришь? Иди нахуй! и я повесил трубку. Побеседовав с семью знакомыми, удостоверился, что всех бросили 28-летние женщины (кроме Алексея, потому что его бросил 28-летний парень). Однако собранного материала мне было недостаточно, и я снова потянулся к телефону:

– Владимир Владимирович, прошу прощения, что тревожу вас молниями «телеграмма», но задача аховая! А сколько лет было Марии Борисовне Чуковской, когда вы в нее влюбились, а затем Чуковский вас из окна дачи выбросил?

– Кто выбросил? – Маяковский взревел бархатным басом. Меня выбросил? Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным, и вымчи, рвя о звездные зубья, или Млечный Путь перекинув виселицей, возьми и вздерни меня, – стерплю. Но чтобы Чуковский меня из окна вышвыривал – неподъемная мука! Что это за наглая клевета? – он замолчал и нехотя добавил: – 35 ей тогда исполнилось. А что случилось-то?

– Мы с коллегами бьемся над проблемой психологической неустойчивости 28-летних женщин…

Маяковский добродушно рассмеялся:

– Ха, вот отсюда и стоило начать, щегол. Лиле 28 лет исполнилось, когда мы весной 1919 года вернулись в Москву и поселились в неотапливаемой квартире в Полуэктовом переулке. Как сейчас помню: «Двенадцать квадратных аршин жилья. Четверо в помещении – Лиля, Ося, я и собака Щеник». Эх, хорошо! А потом…

И голос сломался в унисон поскрипыванию телефонного кабеля. Напоследок я расслышал что-то нечленораздельное, но узнаваемо крепкое, матерное. Я прополоскал горло сидром и набрал другой номер:

– Рюноцке, Рю, братюня, ну как ты там, за ширмой? Страшная огненная буря и горящая карета, падающая с моста?

Акутагава, как всегда лапидарно, ответил:

– Напротив: льды, резкий пронизывающий ветер и вечное сияние над бескрайним снегом. Но через мост четырехглазые собаки пропустили. Кто ж меня, бродячего пса, покусает?

– Недурно, – говорю, – но ты уж прости прямолинейного беларуса: я по личному вопросу. Подскажи, а во сколько лет твоя мать с ума сошла?

– В 28…

– Сочувствую, – отвечаю. – Спасибо за откровенность. И вот еще, ну ты это, заходи если что, или звони.

– Договорились, – и Акутагава повесил трубку. Я повернулся к Антосю и Артуру просиявшим:

– Что я говорил? Что я говорил? А вы не верили! В аду нет огня туда каждый приходит со своим!

Товарищи, не понимая, о чем речь, растерянно пожали плечами, а я перевел дыхание, настраиваясь на последнюю и самую ответственную аудиенцию. Для храбрости накатил сидра и прилип к трубке потным ухом:

– Александр Сергеевич, здравствуйте. Искренне прошу прощения за поздний звонок, но вопрос у меня серьезный назрел, – я запнулся, не зная, какие вежливые слова подобрать. Пушкин нетерпеливо покусывал мундштук, посапывая в трубку, и я выпалил, как есть, а сколько лет было Анне Керн, когда она вас бортанула?

Наше все оглушительно рассмеялся:

– Кесаревич, негодник, ах, негодник! Уважил старика. Тридцать.

– А не 28, нет?

– Вот в Кишиневе, я тебе скажу, была одна 28-летняя особа… он ностальгически притих, и я спросил с надеждой на громкий биографический скандал:

– А что было в Кишиневе?

Он резко приосанился: я даже в динамики расслышал, и твердо сказал:

– Оставь моим хроникерам: пущай поархивятся, а ты заинтригуй, заинтригуй – ты умеешь, – и повесил трубку. Ошалелый, я поглядел на товарищей:

– Господа, я полагаю, мы только что стали первооткрывателями вселенского закона, регулирующего гормональные взрывы у 28-летних девушек и объясняющего перепады в их настроении! И мы обязаны продолжить изыскательскую работу.

– Вряд ли это случай. Пожалуй, мы столкнулись с повсеместной проблемой, – Артур вильнул умом, как пес хвостом. – В 28 женщина хочет тусить, а тело намекает, что пора о детях подумать, о семье, и в результате происходят мощные гормональные взрывы, объясняющие нелогичные импульсивные поступки.

И мы поспешили к барной стойке с целью отметить открытие, пока Антось Уладзiмiравiч делился новыми измышлениями:

– Вот, например, моя 28-летняя сейчас хочет выйти замуж, но чтобы выйти замуж, необходимо работать над собой. Люди постарше, за тридцать, прекрасно все понимают, а она – нет, и продолжает делать вид, что виноваты все вокруг, кроме нее. И зачем я с ней связался? «Есть догадка, что я себя наебал» – это из раннего Гете или «Петли Пристрастия». А чего она хочет? И чего хотят 28-летние в основной своей массе? Чтобы было красиво. Красиво! Красивая картинка – и дальше пустота.