Игорь Веселов - Непересечение

– Извините, Василий Харитонович, не сразу признал. А что случилось с Аркадием? – прикидывается он несведущим (так ведь и вправду знает без подробностей, лишь о самом трагическом факте).

И наталкивается на хитрый прищур, почему-то улыбающегося, тестя погибшего. Такая веселость, безусловно, озадачивает и одновременно настораживает- дед-то в своем ли уме?

– А ты, дружок, смотрю постарел,– продолжает ерничать тот, кто, по-видимому, тоже, пока не испробовал, какого-нибудь, «эликсира молодости».

Чтобы окончательно убедиться в фантасмагоричности собственного положения, задается вопрос:

– Скажите-ка, пожалуйста,– Вам знакома личность Дмитрия Мельниченко? Он вроде как был работником у вас? Или ошибаюсь?

Взгляд из-под лохматых, седых бровей, устремленного на Ворохова вмиг белеет. И от подобного становится совсем жутко.

А тут Василий Харитонович начинает судорожно хватать ртом воздух и с хрипом медленно оседать. В это самое время в коридоре, только что еще населенном редким народом, оказалось ни души. Все куда-то, разом, будто испарились, спешно спрятавшись за многочисленными дверями.

Обмякшее мешком костлявое тело держать, особенно спереди за подмышки, крайне неудобно. А крики Ивана о помощи не находят должного отклика- пустота под высоким потолком отзывается лишь гулким эхом.

Тогда он осторожно укладывает находящегося без сознания прямо на паркет и устремляется к ближайшему кабинету- там закрыто. Дальше начинает, по порядку, лихорадочно дергать другие дверные ручки по всему этажу- тот же результат- за всеми ними тишина.

Когда бегом вернулся к оставленному старику, то сразу понял- волноваться здесь уже нет смысла- Василий Харитонович, похоже, скончался. Глаза остеклененно смотрят вверх, а пульс отсутствует- пальцы Ворохова не почувствовали малейшего биения под кожей шеи того, кто минуту назад еще бодро стоял на ногах.

Тогда и подумалось Ивану- сегодня он как никогда подвержен «наваждению», то есть внушению «злой силы» с целью соблазнения заглянуть в свое прошлое. И пришлось ему трусливо покинуть вымершее вдруг здание, где только на крыльце которого им были замечены какие-то люди. А тем, по-видимому, никакого не дела до куда-то торопящегося мужика.

Да и весь город, теперь, словно не обращал внимания на него…

Впрочем, в данный момент, это мало беспокоит человека, голосующего такси. *

*Советы самому себе

Нельзя публично бояться смерти, поскольку дело это сугубо личное, как разговор с Богом.

В колокол бьет одинокий звонарь,

Ему, видимо, есть что сказать,

Только вот срамно у нас на душе,

Не все мы хотим вспоминать……

Следующим пунктом у меня значилась встреча ни с кем иным, как одноклассником Артуром Василевым. Почему именно с ним, из моей школьной жизни? В тот период осталось большой загадкой. Но в письме указан он, хотя, наверняка, можно было подобрать из того времени, персонаж и поинтересней. И я о нем фактически и не вспоминал все эти годы, прошедшие после выпускного вечера.

А еще показалось мне странным, что ныне живущий в Канаде, возьмет да и приедет в когда-то родной для нас обоих город, с единственной целью- поговорить со мной.

Примерно так я рассуждал и заодно, к тому же, мысленно переживал недавние события по Чугману, сидя в номере гостиницы с заказанным из бара виски. Вторая моя встреча назначена на завтра, в десять утра, у той самой школы, которую мы вместе закончили.

Пока упирался нетрезвым взглядом в футбольный матч по телевизору, из головы все не выходили три картинки: как в машину заталкивают носилки с Аркашей, как в кафешке моноложит назвавшийся Димой и как неожиданно, у кабинета собственного зятя, «протягивает ноги» Василий Харитонович……

Весь этот сюрреализм плохо действует на мою психику. И, пусть, много чего, за свои годы, Ворохов и повидал, такая череда, за короткий промежуток, случившихся и никак необъяснимых фатальных странностей, отчаянно будоражит фантазию. А спиртное здесь, оказывается, лишь усиливает ее полет.

Ну, а потом, ночью, долго ворочаясь в кровати, все пытался спрогнозировать наш будущий разговор с Артуром. Но конкретика слабо угадывалась. Да и о чем можно вести диалог с человеком, которому ты когда-то, будучи девятиклассником, дал по морде?

И еще, единственным выводом, теперь уже не вызывающий личных сомнений- это то, что сегодняшний день и, скорее всего, все последующие кем-то, заранее срежиссированы, а мне уготована, во всем этом, явно зловещая роль. При том постоянно преследует вопросительная деталь- зачем предполагаются встречи с теми, с кем, в массе своей, совсем не хочется видеться?