Игорь Михайлов - Вторник, №20 (39), март 2022

Валентин поковырял запеканку, съел кусок, вздохнул. Сходить бы за мясом, но погода такая, что не разгуляешься. Ветреный ливень.

Ладно, утром можно пораньше встать и по пути на работу забежать в мясной. Взять пару стейков, тут же проглотить… пока продавщица будет изумляться, раззявив рот и выпучив глаза… и побежать дальше, в метро… до обеда хватит.

Валентин лежал на кровати, ворочался и вздыхал.

Это была четвёртая, нет, пятая съёмная комната в этом городе. И везде – соседки. Холостячки, вдовушки, разведёнки. Завидев Валентина, тут же начинали стряпать. Подкормить, потом попросить помочь розетку-гвоздь-карниз прикрутить-прибить. Пожаловаться на нелёгкую женскую долю, посмотреть в глаза, погладить по руке…

Валентин терпел, терпел, но когда доходило до поглаживания, съезжал с квартиры.

И хоть бы раз комнату сдавал мужик. Нет, всё бабы-бабёнки-бабищи. Не успел снять, ключ получить, привезти вещи… и даже не распаковать их… уже стучат в дверь, пироги-тортики несут, знакомиться хотят. Потом гвоздь-розетка-карниз, и цап за руку…

Валентин наловчился собирать свои вещи за полчаса. Вещей всего три коробки. Сложить в коробки вещи и вызвать такси. И быстрее, быстрее, пока соседка не взломала дверь и не набросилась на него, не повалила на кровать, прижав телесами так, что и не рыпнешься, не выскользнешь, не укусишь, не зашипишь. И будешь ты картофельным пирогом, который дебелая соседушка примется мять, щипать и отщипывать, кусок за куском…

Валентин ворочался на диване, вздыхал, смотрел на окно, в которое колотил ливень. Отчего-то вспомнил маменьку, как провожала его в армию. Вокзал, поезд, проливной дождь. Стайка новобранцев. И он в этой стайке. И вдруг услышал мамин голос:

– Валя, Валюшка!

Мама бежала под дождём. Кинулась к нему и давай гладить по голове, по плечам:

– Сынок, бить тебя будут! Терпи! Перетерпишь, отстанут.

На лице мамы слёзы вперемешку с дождем.

Маменька этими своими отчаянными возгласами удружила ему. В учебке его пару дней дразнили Валюшкой. Собрались бить – в туалете. Терпеть и покорствовать Валентин не стал. Отлупил обидчиков так, что те отступили, заткнулись и долго соображали, привиделось ли, как щуплый пацан стал многоногим, когтистым, с клыкастой пастью и с огромным хвостом. Или это была тень на стене нужника, отблеск не пойми чего с улицы.

Маменька не знала, что Валентин давно всё о себе ведает, давно превращается и самообладает. С каких пор? Да с детсада, когда маменька забыла забрать его из детсада. Потом выяснилось, что не забыла – лежала в больнице, избитая мужем. Тот в ярости, не совладав с собой, набросился на неё. А потом исчез, уполз навсегда.

Маменьку в крови нашла соседка. Куда уж было соседке вспомнить, вызывая скорую, охая и ахая, о мальчишке в детсаду.

Не вспомнила. Валентин сидел и ждал, ждал и сидел возле ведра поломойки, которой воспитательница поручила присмотреть за пацаном, пока родители не придут. Валентин сидел у ведра с грязной водой, сидел и ждал. Потом сказал, что сам домой пойдёт.

Поломойке-то что? «Иди, иди!»

Валентин вышел, пошёл к забору – а калитка закрыта! Возвращаться в детсад, просить, чтобы открыла калитку, слушать сочувственные охи:

– Так твои родители и не пришли? Вот беда! Где они? Пьют, что ли?

И он полез на забор. Полез не как мальчик с короткими руками-ногами, а как большой и очень сильный… неизвестно кто. Валентина так обрадовала ловкость и сила, которой обладал, что он даже не стал смотреть на свои новые руки и ноги. Другим было и тело, ну и пусть! Зато он бежал сейчас по забору, а если ему захочется – может и по стене дома побежать…

Ай! Резкая боль в мизинце. Валентин на ходу засунул палец в рот. Боль прошла.

Так и бежал, пока на него не залаяла соседская собака. Валентин остановился, стал прежним. Подошла соседка, хозяйки собаки:

– Валя, а мама в больнице… Арто, ты почему на Валю рычишь? Нельзя! Пойдём к нам, я тебя покормлю, чаем напою. А завтра к маме отвезу!

– Я домой! – насупился он.

Соседка повела к себе. Валентин спрятал мизинец в кулак, пил чай, кивал. Соседка выполнила свой долг добра и сочувствия, отпустила. Дома было темно и без мамы. Он включил свет в ванной, достал аптечку. Ноготь на мизинце был сорван.

Утром Валентин сам пошёл к матери в больницу. Она спросила про палец. Валентин замялся. Маме он рассказывал всё, но не тут, в палате, с двумя тётками на больничных койках.

Мама долго смотрела на него, вздохнула.