Артур Болен - Лиззи

Основной итог жизни – полная жопа. Кажется, у психологов это называется кризисом среднего возраста. Когда взрослый мужик начинает догадываться, что его круто на-бали. Все эти дяденьки и тетеньки из телевизора, которые каждый день обещают, что если купишь правильную банку «Фанты», то остановишь крутейший автобус и все у тебя будет путем. Смех-смехом, но попадаются на эту удочку все. Даже самые умные. И когда у самых умных открываются глаза, они делают вид, что все идет нормально, главное не останавливаться и покупать, покупать, покупать! Правду говорю. У меня был приятель, владелец крупной строительной фирмы – красивый, умный, образованный мужик. Как-то под настроение, в ресторане, я спросил его в лоб: в чем он видит смысл своей жизни? Александр (так его звали) отнесся к вопросу серьезно, поставил рюмку, вытер губы салфеткой, задумался, (он хотел быть честным!) и ответил: «Каждый месяц – в последних числах – я покупаю себе новые швейцарские часы. У меня их уже тридцать штук скопилось!». Я ждал, что за этим последует. Но это и был ответ! Клянусь! Больше сказать ему было нечего! Передо мной сидел идеальный потребитель! Видимо я был ошарашен, потому что Александр, взглянув на меня, встревожился:

– Печень? Переходи на сухое. Здоровье надо беречь смолоду, потом поздно будет.

Впрочем, если надоело покупать, то можно прибавить темпа в беге, что бы пот заливал глаза и прошлое не наступало на пятки.

Итак, друзья ушли навсегда. Силы еще были, идей – никаких. Творчество? Рисовать я не умел, сочинять музыку тоже, пробовал писать, но не знал о чем, а если знал – боялся. Увлекся ЗОЖ, полгода сидел на овощах и фруктах, потом два месяца обжирался жареной грудинкой и сливочным мороженым с орехами, клубничным сиропом и горьким шоколадом. Пытался стать философом и неделю жил по новейшей американской методе «здесь и сейчас», пока не позвонила жена и двумя фразами не спихнула меня в прошлое, а заодно пообещала, что и в будущем меня не ждет ничего хорошего.

Уже и не помню, как мне пришла в голову идея поехать в деревню. Был у меня тыл. На самый крайняк. Деревня Елагино на Псковщине. Там жила одиноко моя двоюродная сестра Лена, сельская учительница. Крохотная речушка из моего детства – это оттуда. Это была моя маленькая тайна в последние годы. Несколько постыдная. Помню, как мы лежали с Майей на узкой полоске песка перед прозрачной лагуной в тени мангровых зарослей и наблюдали за крабиками, которые суетливо бегали с места на место в поисках своей загадочной, крабьей доли. Начинался прилив и прибой на горизонте пенился и рокотал с угрожающей силой.

– О чем думаешь? – спросила жена – Почему такой страдальческий вид? Скучаешь?

– Ага – ответил я – Скучаю. По деревне.

– О, Боже! – Мая не на шутку рассердилась – Опять березки, избы и навоз! Не надоело? Ты посмотри вокруг! Это же рай! Натуральный рай! Как можно думать здесь о твоей… поганой речке. Посмотри на этих рыбок! Это же Мальдивы!

Вокруг и правда был рай и серебристые рыбки выскакивали вдруг целой тучей из воды, преследуемые под водой каким то невидимым хищником, а мне было хреново. Наверное, не в райском острове было дело. Скорее всего именно тогда я понял, что ни фига у нас с Майей не выйдет. Иногда так хотелось прижаться и всплакнуть на чьей-нибудь груди! Но даже если бы я на это решился, грудь Майи была бы последней в списке.

…Приехал я в деревню в начале июля. Вкатил на своем немецком «танке» так что пыль столбом поднялась и цепные собаки взвыли от страха.

Сеструха всплеснула руками, всплакнула, накрыла на стол. Дом, который я помнил с детства, постарел изрядно. Он встретил меня старческой, трескучей бранью еще в сенях, а в комнатах стонала и жаловалась на немощи каждая половица. И грязные потолки вроде бы ссутулились, и окна помутнели. А в остальном все было как прежде: цветной, допотопный телевизор «Радуга», покрытый вафельным полотенцем, картина Шишкина «Лес» на стене, промятый чуть ли не до пружин диван, трюмо, засиженное мухами… Я облазал всю избу, залез даже на чердак, который хранил прошлое с пугающей достоверностью, обнаружил там целый склад рыболовецких снастей и свои детские резиновые сапожки с оранжевой заплаткой на голенище.

Мы сели за стол, за который в детстве садилась вся семья, выпили за упокой Ленкиных отца и матери, поговорили о погоде, о школе, о Путине, Америке и только после этого она спросила.

– Ну а ты, как? Большим человеком стал, я слышала? Вон машина какая у тебя! Почему один? Жена где? Ребенок? Надолго к нам?