Мария Есенина - Сердцевина

Я знаю, ты от них тащишься больше всего.

Я воскресну, написав на стене три точки.

Я воскресну, сама не поняв для чего.

Меня можно калечить, можно кусать,

Можете даже убить меж людей на Садовом.

И я умру, чтобы к тебе в дверь постучать.

И я воскресну, чтобы повторить это снова.

В мире творится хаос, не больше.

Не больше, чем мысли страдальца.

В мире творится хаос. А впрочем,

Любой бред объясним на пальцах.

Нелогично. Люди спят без любви,

Но из-за чувств не смыкают глаз.

И была бы возможность я бы убил

Ту сущность во мне, что забирала душу в экстаз.

Мы безумцы! Короли этой свалки.

Но любой из толпы нам сам предложит таблетки.

Порой мы великие, порою мы жалкие,

Но всю жизнь мы носим похожие метки.

Мы изуродованы своими же бирками,

Но мы сумасшедшие, неизлечимо больные.

Питаемся виски, ходим все в дырках.

Мы полоумные, но черт. Мы живые.

И конец у всех один и тот же.

Нас будут жрать черви на самом низком ярусе.

Но у меня будет кипеть жизнь под кожей.

И я улыбаясь, буду держать тебя за руку.

Я скован своими же мыслями,

В надежде, что хоть для кого-то единственный.

И меня целуют, как ребёнка, в лобик.

Или как покойника, упавшего от дроби.

Они меня держат, как в каменной башне.

А крылья, как у ангела падшего,

Разорвали и выкинули в мусорный бак.

Или отдали стае бездомный собак.

Я один, как твердили они «выродок»,

Подобно Иуде, а может и Ироду.

И до сих пор болит участок на коже,

Хотя все удары между собой похожи.

В детстве они учили меня пунктуации.

Я делал ошибки, но не было особых реакций.

Так вот, «любить нельзя оставить».

Я так и не понял, где запятую поставить.

Хочешь, я бы мог всю жизнь быть трезвым?

Я бы мог не писать ни страницы,

Лишь бы вновь, скользя по лезвиям,

Посмотреть на твои ресницы.

Хочешь, я пропою самую чистую ноту?

Или сделаю гербарий из клена?

Лишь бы вновь, в очередную субботу,

Увидеть твой взгляд удивленный.

Хочешь, я оголю своё худощавое горло,

Дабы больше не издавать ни звука?

Лишь бы в меня полетели сверла,

Которые сокращают нашу разлуку.

Хочешь, я украду с неба янтарные очи,

Чтобы каждые звёзды для тебя были встречными?

Я буду любить тебя только ночью,

Ведь лунный свет здесь бесконечен.

Я мою рот с мылом по вашей просьбе.

Между стаканов и скомканных пачек,

Оставив на паркете кривую роспись,

Я плачу. Очень горько, непрерывно плачу.

Я мою рот с мылом дабы найти свою нишу

Может в Берлине, Париже, Брúстоле,

Может там, где одинокие люди друг другу пишут…

Но нашла лишь заброшенную пристань.

Я мою рот с мылом!…Довольны?!

Да горите ваши указы с гнилыми сердцами!

Пропадите пропадом! Вольно!

Жаль, что очевидное- вы всегда отрицали.

Я сдираю зубы за то, что живу, и прошу заметить:

Сломленные падают к тем, кто толкает.

И жаль, что я не смогу вам больше ответить.

Извольте простить, пузыри мешают.

У тебя есть талант-

Оставлять следы от помады.

А после, с легкой отрадой,

Проводить судьбоносный диктант.

Ты шепчешь- у меня мурашки.

На локтях, коленках и ладонях.

Ты шепчешь о бесстрашных погонях,

И вытираешь помаду с рубашки.

Ты самый зверский змей искуситель,

А я очередной твой плод.

Ты- дёготь, я- мёд.

Ты- актёр, я- увы, только зритель.

Ты стала личным сортом слабости.

Личной сигаретой для человека с астмой.

Из звучащих букв- ты стала согласной,

Не давая простору краткости.

Ты все ещё текст под диктовку читаешь,

А я рыдаю, не видя мерности.

Ведь в тексте нет ничего о верности.

Там говориться о том,

Как ты

Меня

Убиваешь.

Я вновь упал в поток течения,

Где ваше хрупкое сомнение,

При жажде к сердцу мне прильнуть,

Стремглав пробило мою грудь.

И вы не обещали толком,

В знак помощи подать ладонь.

Но я не знал, о вашем слове колком,

И о способности раздать огонь.

Вы стали моим черно-белым фильмом,

Вы стали безутешным блюзом.

С таким привычным мне мотивом,

Завязанным в лист и скомканным в узел.

Кружась на угольном пепелище,

Я собирал нашу короткую вечность.

Внутри становилось все слаще и чище,

Я чуть-чуть разглядел бесконечность.

Написав пару сопливых строк на иврите,