Николай Бизин - Как вернувшийся Данте

Это ведь только Господь (в Страстную пятницу) одномоментно пребывает и в иудейском шеоле – куда нет доступа ни богам, ни демонам, и в мертвом теле во гробе, и одесную Отца; нам (с нашими потугами на административное или нано-обожение) всегда следует начинать со смирения (и целостности) себя самих.

Ведь всё (на)всегда происходит – сейчас.

Итак – осовременим словесную личину происходящего: вновь Черное Солнце стало нано-богом и взглянуло на Санкт-Ленинград; но – не увидело ни Санкт-Ленинграда, ни какого-нибудь Урука, ни ещё какого города или человеческого бога (иначе: нано-не-до-бога): тех попросту на месте не оказалось.

На местах городов и богов остался лишь человек. Который был мужчиной и находился в темнице. Свет в ней отсутствовал полностью, и сейчас только Черного Солнца (зеркала, в котором можно увидеть готовность «предыдущей» души уступить место «следующей» душе) не хватало мужчине, чтобы ещё более усугубить неусугубляемую тьму вокруг себя.

Но – потом (из своего) «извне» к двери темницы подошли стражи фараоновы (я не забыл упомянуть, что мы – виртуально предполагаемся не только в Санкт-Ленинграде, но ещё то ли в древнем Мемфисе, то ли в Фивах, почти что современных помянутому в Вечном Возвращении I царю Гильгамешу.

Итак – мужчину, который должен был на рассвете воскреснуть, разбудили в полночь (или в полдень) Черного Солнца.

Стражи эту дверь распахнули и пролили свет на мужчину.

Когда. Свет. Коснулся мужчины (вот так, по частям) – тот осознал, что тело «его души» неведомым ему образом проголодалось. Этот факт (нечто, данное в ощущениях) его удивил: прежде он («золотая молодёжь») всегда просыпался сытым от сно-видений: от одного золотого сна переходил к другому.

Казалось бы – с ним сейчас совершалось именно одно из его видений (так он мог бы уверенно предположить). Казалось бы – пленена была лишь одна из его прижизненных реинкарнаций; но (зато) – все его другие личины (в других версификациях реальности) продолжали заклинать Невидимое (налагая на него свои псевдо-Силы).

Искали Пентаверу (безымянному, но – сыну царя) место – «там и тогда», где может решиться вопрос Воскресения Мира (дело было за «малым»: понять, что мир и в аду, и во гробе, и одесную Отца); потому – отыскали убийце убийцу.

Почему – через тысячи лет и (всё же) в Санкт-Ленинграде? Сфинксы на набережной (и их загадка) – не основание для тысячелетних метаний; разве что (ответ более чем очевиден): где ещё (если не в Санкт-Ленинграде – этом нововавилонском зиккурате, протянутом к псевдо-небесам европ) есть столь плодородная почва для чуждых (даже самой этой почве) разночинцев-отцеубийц?

Здесь – возможно если не остановить Апокалипсис, так осознать его (в его целокупности); это осознание и есть архимедова точка опоры любому бытию.

А что царевич-отцеубийца о Цыбине знать не мог (как и о решимости его именно «сейчас» совершить ещё одно злодеяние) – так это пусть его; главное – в роли имён (личин, которые мы тщимся наложить на логосы божественных энергий) Пентавен (которого прежде звали иначе) не ошибался.

Итак – когда свет коснулся мужчины, Черного Солнца вокруг него меньше не стало; Пентавер осознал в себе чувство невыносимого голода (по новому восприятию бытию); более того – осознал, что вошедшие стражи непосредственно ему (никакого нового восприятия) не предложили.

Да и не могли предложить: никакой многомерности в них не было.

Это были местные (со-временные «древние» – ищущие бессмертия) египтяне. Они были – здесь и сейчас (логосы наполняли пространство меж них – в самих тогдашних египтян не проникая); в будущем воскресении они не были сущи (были объектами-лазарями).

А вот будут ли они сущи где-либо ещё (в прошлом либо будущем) – это зависело не от падшего Пентавера, а от «будущего» нано-бога, следующего фараона (знать которого будут по его имени: Рамзес III).

Хотя – какой-никакой завтрак (для временного поддержания его внешнего тела) его тюремщики должны были ему (как бы) предложить.

Пред-ложить (немного лжи) – и (даже её) не дать; не дать – именно когда он согласится завтрак принять (чем бы очень унизил своё, пусть и бывшее, достоинство).

Поэтому он – должен был бы от предложения отказаться: пусть завтрашний сам думает о завтрашнем завтра , довольно сегодняшнему дню (сегодняшнему завтра) своей заботы; но – предложено ничего не было, слуги просто (вместе со светом) вошли.

После чего – он даже подумал о том, что таков весь нынешний человек!