Сергей Конюхов - Липкие сны

И вот теперь опять этот сон. Неужели он опять привнесет в мою жизнь что-то, чего я не хочу, и упорно избегаю все эти годы? Но, я действительно не хочу ничего менять. А значит, и беспокоится не о чем. Чтобы не ожидало меня впереди, я уже не тот инфантильный юноша, каким был двадцать пять лет назад. Мне есть что терять и я смогу оградить свой мир от возможных напастей.

Все это время Наташа рассматривала цветы на подоконнике. Когда она хмурилась или была чем-то озабочена, ее лицо становилось удивительно красивым. Тонкие губы, пропорционально очерченный рот, небольшой прямой нос и светло-карие удивительно пронзительные глаза, заглядывающие, кажется, прямо в душу. Именно такой я увидел ее в первый раз. Да, она почти и не изменилась за эти двадцать лет. Я даже не знаю, есть ли у нее седые волосы. Может, закрашивает, а спросить – неудобно. Надо было помягче ей ответить. Вот теперь буду весь день думать, как загладить свою вину. Хотя, к вечеру, наверное, все забудется.

– Чем сегодня будешь заниматься? – Я постарался отвлечь ее от цветов на подоконнике.

– После обеда у меня один ученик. Потом буду ужин готовить одному типчику. Ничего интересного.

– Типчику, значит. Ладно, надеюсь, ужин будет съедобным.

– Это как получится.– Кажется, она улыбнулась. – Иди уже, а то на работу опоздаешь.

– Действительно, что-то я сегодня засиделся. Поеду. Увидимся вечером.

Глава 2. История одной песни.

Я надел плащ и выскочил из дома, и только стоя в лифте, вспомнил, что так и не надел осенние ботинки, о которых думал сегодняшней ночью.

Трамвая давно не было, и на остановке набралось столько народу, что хватило бы на небольшую демонстрацию районного масштаба. Моросил противный дождичек, и идти до метро пешком мне совсем не хотелось.

Я немного потоптался у остановки и, понимая, что безнадежно опаздываю, поднял руку. Тут же передо мной притормозили потрепанные Жигули.

– До метро подвезете?

– Канечно! Двести рублей.

В салоне было тепло и неожиданно опрятно, так что за чистоту одежды можно было не беспокоиться.

– А может, я вас до места довезу. Я не жадный, много не возьму. – Водитель старался быть максимально дружелюбным.

– Не надо. Давайте до метро. Сейчас в центре сплошная пробка, мы с вами туда полдня ехать будем.

– Ну, как знаешь. – Он как-то сразу, потерял ко мне всякий интерес и прибавил громкость радиоприемника.

Из динамиков звучала Дилайла, знаменитая песня Тома Джонса, известная в нашей стране, да и во всем мире с конца шестидесятых.

Эта, знакомая с детства мелодия, вызвала еще одну волну воспоминаний и опять, как и ночью, увлекла меня в далекие годы моего детства.

Как правило, мои тогдашние воспоминания черно-белые, в них не бывает ярких красок, как и в тогдашних черно-белых телевизорах.

Мокрый асфальт и темные громады домов вокруг нашего двора осенью окрашивают их в мрачно-серые оттенки.

Зимой, когда снежные метели засыпали улицы и дворы снегом, огромные сугробы ослепительно сверкали восхитительной белизной в лучах холодного январского солнца.

Серая школьная форма мальчиков и темные платья их одноклассниц с белыми фартучками на фотографиях, кажутся строже и элегантней в обрамлении тогдашних белоснежных зим.

Иногда мне кажется, что даже здание школы было темно-серым. Хотя, на самом деле его каждый год красили то в розовый, то в грязно-желтый цвет.

Тогда я был юн и беспечен. Тогда ярче светило солнце, небо было глубже, и в моей голове возникало больше мыслей и фантазий, когда я устремлял свой взор к этому небу.

Тогда вода в Москве – реке и прочих водоемах была чище и прозрачней. И можно было безбоязненно купаться в Останкинском пруду. И можно было утолять жажду за копейку при помощи граненых стаканов у любого автомата с газированной водой.

Тогда около моего дома был двухэтажный деревянный барак, с коридорной системой, о которой так пронзительно пел В. Высоцкий. В бараке жили люди, и, о Чудо! Держали кур, в маленьком сарайчике, прямо под своими окнами. И громогласный петух пытался будить весь наш двор задолго до наступления утра. Напротив нас жила семья Агафоновых, муж – Валерий, жена, не помню, как ее звали. Две дочки, старшая – моя ровесница, младшая – на два года моложе. Агафоновы и муж, и жена часто по выходным выпивали и из-за этого у них случались скандалы и даже рукоприкладство. Правда, через несколько дней муж с женой гуляли под окнами, взявшись за руки, как ни в чем ни бывало. Но, приходила очередная суббота, Отец семейство долго и зло стучал в окно, дверь ему не открывали, и все соседи с тревогой прислушивались к их очередному скандалу. Много лет спустя старшая дочь, ее звали Ольгой (а мать вспомнил-таки – Валентиной), вышла замуж за француза и живет теперь где-то в окрестностях Марселя. Наверное, она любит и ценит своего мужа и за то, что он не устраивает пьяных субботних скандалов.