Дмитрий Серков: Изгой, Крах Советской империи

в систему посторонних. Но на то и секретность. Спешка ж нужна при охоте на блох.

Алекс потер руки, проверяя дееспособность, и обнаружив отсутствие наручников или

других средств, сковывающих свободу передвижений, подивился безалаберности

тюремщиков.

– Уберите свет, – потребовал он, облизав пересохшие губы.

Пучок света опустился вниз, осветив обитую зеленым сукном столешницу. Голос

хозяина кабинета предостерег:

– Не делай резких движений, твои рефлексы еще пару часов будут подвергаться

воздействию препарата, так что ты и шагу ступить не сможешь… – Алекс увидел

протянутый граненый стакан с бесцветной жидкостью. – Выпей. Тебя сильно мучает

жажда. Это тоже реакция организма на сыворотку… Пей, пей. Больше мы тебя травить не

собираемся. Ты нам живой нужен и здоровый. Полный сил и готовый к свершениям.

Миролюбивый тон не мог ввести его в заблуждение, но Алекс вынужден был

согласиться. Тело, которое он привык контролировать всегда и везде, жило собственной

жизнью, двигаясь, будто погруженное в густое желе. Руки дрожали. Едва не расплескав

содержимое, он в один глоток осушил стакан, попросил еще.

Несмотря на то, что собеседник был в штатском, выправка безошибочно указывала

на прямую принадлежность к определенным негражданским ведомствам.

– Я полковник госбезопасности, управление «В». Зови меня Иваном Денисовичем, -

тихо представился тюремщик, – я знаю о тебе, Алекс, больше, чем ты можешь

представить. Франция, Германия, Бельгия, Португалия. Даже Соединенные Штаты.

Тринадцать безупречных операций. И все чисто. Да, бесспорно, это заслуживает уважения.

– Тринадцать – несчастливое число. Что вам надо? – усталость больно давила на

виски, и он не был настроен ходить вокруг да около, предпочитая сразу расставить все

точки над «i».

Полковник присел на край стола, заслонив настольную лампу. Даже в темноте Алекс

чувствовал обжигающую силу взгляда, неуемную энергию и тяжелую ауру, способную

задавить не прибегая к физическому насилию.

– У нас есть для тебя деликатное поручение…

Алекс не услышал, а скорее почувствовал, как сзади отворилась дверь. К столу

неспешной подошел человек, которого он меньше всего ожидал увидеть в сложившейся

ситуации. Человек, которому доверял безмерно и за которого не задумываясь готов был

пожертвовать жизнью. Отец. Как всегда в строгом темно-синем костюме-тройке в тонкую

голубую полоску. Как всегда с постриженными по уставу непокорными седыми волосами.

Тишина повисла под низким потолком. Разворачивающееся здесь действо не

являлось для Отца тайной.

– На кону стоит целостность нашей Родины, – с расстановкой произнес он. – Ты

должен выполнить особое поручение, Алекс. Знаю, что наши действия противоречат всем

возможным инструкциям, но такова историческая ценность момента. Подробности

узнаешь от Ивана Денисовича. Вопросы есть?

Алекс пристально посмотрел на присутствующих. Отметил их схожесть – точно

близнецы-братья. Сведенная к абсолюту беспомощность, спровоцированная коллегами по

цеху, порождала в нем волну агрессии.

– Всего один, – злорадно прошипел он, – почему со мной так обошлись?! Или после

перестройки стаж и качество работы уже ни во что не ставится?

* * *

Необъяснимая и символичная тяга российских правителей 20 века к бронетехнике и

революциям является, несомненно, одним из неоспоримых символов советской эпохи.

Рождение и смерть. В начале столетия – лидер партии большевиков, в конце – явная

противоположность – человек, с помпой покинувший ряды членов КПСС.

3 апреля 1917 года Владимир Ульянов, вернувшись в Петроград из эмиграции,

выступил перед народом прямо на Финляндском вокзале, оглашая «Апрельские тезисы»,

используя в качестве трибуны бронеавтомобиль «Остин-Путиловец». А спустя семьдесят

четыре года, 19 августа 1991 года Борис Ельцин стоял на танке № 110 Таманской дивизии,

обращаясь к гражданам своей страны:

– В ночь с 18 на 19 августа 1991 года отстранен от власти законно избранный

Президент страны. Какими бы причинами ни оправдывалось это отстранение, мы имеем

дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом.

При всех трудностях и тяжелейших испытаниях, переживаемых народом,

демократический процесс в стране приобретает все более глубокий размах, необратимый

характер. Народы России становятся хозяевами своей судьбы. Существенно ограничены