Алексей Иорданский - Сторно

– Лена потратила все деньги от продажи лавки ещё быстрее, чем сбережения. И мы снова остались на мели. Может, это каким-то образом и сподвигло меня к тому, кем я стал. Чтобы совсем не голодать, хоть как-то держаться на плаву. Я начал воровать. Я шарился по карманам в переполненных автобусах. В тесных проходах на рынках. Но весь этот заработок был настолько ничтожен и незначителен. Что денег, украденных мною, хватало лишь на скудную еду. Нищета наступала нам с матерью на пятки. Ей пришлось выйти на работу, чтобы у нас не отняли квартиру за неуплату долгов. Для женщины, которая ни дня в своей жизни не работала и занималась только вышивкой и листанием журналов. Пришлось нелегко. Всё, что Лена умела, – это шить. Она начала брать работу на дом. Штопать одежду, шить платья на заказ. Помню, она смогла продать даже пару своих работ, вышитых крестиком. Одна картина была с котами, сидящими на окне, на другой же была полуголая женщина в лодке посередине пруда.

– Господи, что я такое говорю, – Кацпер прервался, резко встал со скамейки, на которой они с Анкой сидели всё это время. От его резкого подъёма и шагов стая уток, которая уже привыкла к их присутствию на своей территории, перепугалась, и мать погнала утят обратно в заросли рогоза.

– Что такое? – спросила Анка. Поднимаясь следом за Кацпером.

– Никому я раньше не рассказывал. Эту историю из своей жизни. Ты как будто заставила пережить меня заново. Всё то, что я так старался забыть, – проговорил Кацпер, глядя на другой берег озера.

– А может, и неспроста, – подходя к Кацперу сзади, Анка обняла его. Прижалась к его спине всем своим телом… – Может, тебе нужно было вспомнить прошлое, чтобы изменить будущее.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивился Кацпер. Стоял так же неподвижно. Позволяя Анке гладить руками его спину и плечи.

– Я хочу сказать. То, что случилось с тобой в прошлом. Вернее, то, что ты это вспомнил, не даст тебе совершить таких же ошибок в будущем.

– С годами мы становимся мудрее, – усмехнулся Кацпер.

– Не смейся, – возмутилась Анка тому, что он пытался её передразнивать. И её суждения. Она слегка ударила его рукой по плечу. И они продолжили стоять, любуясь на закат, который красиво разливался над макушками деревьев, находившихся на другой стороне пруда.

Кацпер допил содержимое из фляжки. Сел обратно на скамейку, закурил сигарету. Анка последовала его примеру. Стоя к нему спиной в своём лёгком летнем платье, она неспешно курила, любуясь видами, которые были вокруг неё. Красотой вечернего парка. Ярко-наливным закатом, который не переставал манить за собой в неизвестность всех, кто мог глядеть на него. Семьёй из уток, которые снова выплыли на середину пруда и начали охотиться на мошек и мелких рачков, добывая себе ужин…

– Это наш последний вечер вместе, – поворачиваясь к Кацперу, тихо прошептала Анка. Садясь к нему на колени. – Завтра я с мужем уезжаю в Хорватию в отпуск. И меня не будет до конца лета. Думаю, по моём возвращении в городе уже не будет тебя. Так что это последний вечер, когда мы можем насладиться друг другом.

– Как твой муж относится к тому, что его жены уже больше недели нет дома?

– Не глупи, – улыбнулась Анка. – Он знает, что я у своей матери за городом. Я люблю его. И буду ещё больше любить, когда мы с ним поедем отдыхать. Он делает для меня всё. Любит меня больше жизни. Чего ещё может желать простая девушка. Как я…

После этого Анка запустила свои пальцы в густые волосы Кацпера. Коснулась кончиком языка до его губ. После чего они сплелись в страстном поцелуе. И сняв одежду, начали любить друг друга. На этой же скамейке, в парке, на берегу небольшого пруда. Солнце уже полностью скрылось за горизонтом, и наступили кромешные сумерки. В парке уже никого не было. Царила полная тишина, которую нарушали только трели сверчков, доносившиеся с деревьев. И хриплые стоны Кацпера и Анки, которые любили друг друга на берегу пруда.

По дороге домой Кацпер рассказал Анке, как его мать вышла замуж за нового мужчину. Рассказал, что они так и не смогли найти общий язык друг с другом. Кацпер решил для себя раз и навсегда, что отца ему никто заменить не сможет. «Моей матери Бровц был также не по душе. Он был груб. Мало уделял ей внимания. Много пил. Но у нас не было выбора. Он полностью нас обеспечивал. Платил по счетам, покупал еду, одежду. Платил за мою школу. Но спустя время вреда он начал приносить больше, чем пользы. После его пьяных посиделок с друзьями у нас дома. На матери стали появляться синяки. Она начала использовать косметику, чтобы замазать синяки и кровоподтёки. Я смотрел на это, не в силах что-либо сделать. На тот момент мне было шестнадцать лет. Я был мальчишкой, а этот громила Бровц под два метра ростом и весом как бык. Под стать своему делу. Он был мясник, точнее, уже бизнесмен. У него была есть своих магазинов, которые торговали мясом. Так что он был при деньгах. И мог крутить нами с матерью как того пожелает. Конец этой истории очень грустный. Однажды после очередной пьянки с друзьями Бровц вернулся поздно ночью, вошёл ко мне в комнату. Я притворился, что сплю, лёжа на животе. Он расстегнул ремень и стянул свои штаны. В этот момент я испугался как никогда, я знал, что сейчас будет, и приготовился. Сердце колотилось так сильно, что отдавало в виски. Лоб покрылся каплями пота. Бровц резким движением стянул с меня одеяло и навалился сверху всем своим вонючим, волосатым телом, хотел прижать меня к кровати. После чего я бы уже не смог ничего сделать и сопротивляться. Но я выждал момент, и когда он был совсем близко, я вынул нож, который всегда носил с собой, а ночью хранил под подушкой. И видимо, не зря. Я развернулся и порезал его два раза. Один за другим. Было темно, и я не видел, куда нанёс раны. Только потом, когда он орал и валялся в углу моей комнаты. Я увидел, что лишил его глаза и порезал шею. Я испугался, что убил его. Но эта тварь смогла выжить. Я не мог оставаться в городе из-за него и полиции. Явно кто-нибудь бы добрался до меня. И я сбежал, прихватив с собой все свои наворованные за всё это время сбережения. И часть его денег из тайника в нашей квартире. Мне было шестнадцать, когда я покинул Катовице. И после этого началась следующая глава моей жизни. Начало моих странствий по Европе. Я больше никогда не видел мать после той ночи. Последнее, что мне запомнилось, как она стояла в ночной сорочке с испуганным лицом, смотря на Бровца, который валялся весь в крови. А я носился по дому с таким же испуганным видом, собирая вещи. Через пару лет я узнал в одной из польских газет, что она умерла. Точнее, покончила с собой. Перед этим отравив Бровца. Видимо, он настолько сильно её замучил, что у неё не осталось сил это терпеть. И всё, что она могла сделать, – это отравить его и себя. Чтобы её не посадили за убийство. Всё, что мне досталось от родителей, – это квартира в Катовице. В которой мы жили. И небольшой домик отца где-то на западе Италии. На берегу моря. Помню, в детстве он возил нас туда с матерью. Хочу уехать из этой страны снова и больше уже никогда в неё не возвращаться».