Александр Силецкий: Золотые времена

– Бедный ты мой братик, – говорит ему Чикуша огорченно. – Как же я теперь с тобой намаюсь! Ты ж теперь сам и покакать не мастак – держать придется на руках, чтоб в унитаз не провалился.

А человек по имени Цы, ну, такой простодушный, ничегошеньки опять не понял.

– Ничего, – говорит, – это даже хорошо. Трудней с писаньем – лаконичней стиль!

И приноровился он в зубах держать фломастер и им безжалостно царапать по бумаге.

Написал-таки в конце концов: «Я помню…». И задумался, как прежде.

Мыслей даже еще больше, а проблема та же: совладай-ка с ними, изловчись!..

Вот смотрит Чикуша на это издевательство – и на глазах звереет.

Что тут будешь делать?!

Махнул он рукой на разные суды и самолично выбил брату зубы, а челюсть набок своротил.

Душевно получилось: хоть сейчас беги фотографируй и за это фото – первый приз. И чтобы надпись непременно: «Инопланетянин».

А то – не поймут.

– Я теперь, как Гоголь в состоянии упадка, – лепечет еле слышно Цы.

И ничего опять не понял. Даром что живучий – оптимист. Так школа воспитала.

Сидит он, значит, день, лежит другой, молчит и – крепко думает.

А после вдруг как изловчится – и нахаркал на стене: «Я помню…»

Все обои перепортил.

– Это мои выбранные места! – кричит.

Похоже, спятил.

Делать нечего, обиделся Чикуша, что такая мерзость теперь в доме – ни гостей, ни баб не позовешь, загублена стена вконец, противно прислониться, – и тогда, где надо, устно изложил.

Мол, так и так, врага терпеть нет сил – ни нравственных, ни прочих, в том числе физических. Уж коли эдакий размах придумал, что же будет дальше? Надо пресекать.

Вот судили Цы по новой, и на сей раз приговор был страшен: ликвидировать совсем.

Ну, долго чикаться не стали, взяли человека по имени Цы со всеми потрохами – и пропал он с глаз долой. Даже могилку точно указать никто не мог.

Там, где Чикуша издавна работал по секрету, свое дело туго знали.

Славные ребята.

Как не стало Цы на свете, так Чикуша вдруг загоревал и начал принародно выступать с речами.

Дескать, брат имел местами заблужденья, да ведь сколько доброты, ума, талантище какой!.. Вон – фразу сочинил: «Я помню…»! Правдолюб! Защитник!

Словом, дело было сделано.

Музей открыли. Люди косяками приходили, чтоб на стену поглядеть.

Со временем, конечно, надпись стала блекнуть, но Чикуша дважды в месяц по ночам подплевывал, и утром надпись словно новая была.

А после выпустили книгу…

Тексту было ровно на страницу: «Я помню…» – вот и все труды.

Но шрифт, но оформление – с ума сойти!.. И предисловие к тому ж.

Оно кончалось строго: « Цы довелось прожить большую, счастливую жизнь ».

И подпись стояла – Чикуша .

«Как мимолетное виденье…»

Гоголю не снилось.

Когда по телевизору показывали, как берут штурмом Зимний, он всегда вздрагивал и шепотом кричал: « Нет-нет, отставить! ..» Был старый, немощный интеллигент…

Воду в уборной спускал очень тихо. Стеснялся соседа сверху, который всегда это делал очень громко.

Один философ, при свете звёзд размышляя о прекрасном, нечаянно забрел к соседу, где и вляпался в навозную кучу.

– Фу, какая гадость! – сказал философ, мигом вернулся домой и написал очень умную статью, бичующую гадость.

А на другую ночь, когда на небе не было луны, вновь пробрался к соседу, стащил у него кучу и удобрил ею свой огород.

Одна девушка не знала, что такое стыд. Когда ей объяснили, она сказала: «Вам не стыдно?»

Один мальчик играл с огнем и сжег весь дом дотла.

– Как это получилось? – удивились.

– Еще маленький, не понимает, – заступились.

– Это дом маленький, – возразил мальчик. – А то бы что-нибудь осталось…

Один пошел купаться голый.

– Вы ведете себя неприлично! – сказали.

– Простите, а « не » вы произносите раздельно или слитно?

Это был настоящий филолог.

Один ученый сделал великое открытие, но объяснить не смог. И никто не смог.

– Вот неуч!.. – хихикали завистники.

Один молодой художник тридцать лет писал свою картину и, хочешь или нет, в итоге постарел.

– Как так, – удивлялись критики, – такой пожилой – и всего одна картина?! Бедняга!

– А еще называется художник!.. – подтрунивали коллеги.

Все спорили, кричали… Огромное число «тридцать» поразило их умы.