Рома Ежевичкин - Хруст городской булки

А уж получись у них или нет, сложно сказать. Но говорят, что Ерёмин-1 в ту зиму сильно побледнел и упал в обморок, когда пришли особенно сильные ершовские морозы. А потом бросил всё и побежал к луже, на которой долго стоял.

Коллеги решили тогда, что заработался парень и пообещали справить ему на лето путёвку в Кедрово. Там отличный санаторий и, как говорят, лужа побольше ершовской.

Приходят как-то к Ленину ходоки. У каждого под мышкой лукошко, а в лукошке по кошке, и каждая кошка по селедке держит. Холодного копчения.

Пришли, онучи сложили в гардеробной и расселись по вокруг ломберного стола, за которым Ленин зорко «Правду» читал.

– Вот, Владимир Ильич, ходоки мы с Урала. Пришли рассказать, как на Балтике контрреволюция цветет, да как всякие лазоревые поганят молодежь песнями «Модерн Толкинга» и книжкой «Властелин колец».

Ленин внимательно рассмотрел ходоков и кошек с селедками. Холодного копчения. Газету сложил так хитро, по-рабочему и говорит:

– А вот, товарищи ходоки, жаловаться пришли, а чего ж вы вилы да коленвалы не возьмёте, да «Толкингов» с Толкинами не прогоните? Шли вы с самой Балтики, через горы и заторы, через Урал, и небось угрожал вам жеванный крот?

Ходоки приуныли. Прав ведь Ленин-Атаман, ох как прав. Революцию-то мы запустили, колесо это красное с петухами внутри поехало, а как её защитить, не придумали да испугались Дитеров Боленов и Фродо Бэггинсов.

Встал тут старший ходок. Приосанился и стал высокий, как кочерга среди дров.

– Вот что, товарищ Ленин. Мы это затянули, нам и растягивать. Правы вы. Вот сейчас возьмем онучи да кошек с лукошками, отправимся на Балтику и погоним лазоревых этих вместе с кольцами ихними. И гнать будем так, что до ультрафиолета их разгоним.

И глазами так засверкал, как первый Спутник.

Улыбнулся остро Ленин, поднял руку к жилетке и твердо так промечтал.

– Вы, ходоки, берите власть и коленвалы и гоните кого хотите. А я всё сделаю, вот всё, чтобы у каждого был не мир, а полная тарелка гречи. Чтобы космонавт над нами летал кверху животом и тоже гречу ел. Чтобы приезжали иностранцы да оставались, и греча, греча, греча кругом. И счастье полными котлами. Мы для этого фабрики-кухни сделаем.

Встали ходоки, взяли кошек с лукошками да и отправились порядок чинить на Балтике.

А селедку оставили. Холодного копчения. Её потом детям отдали. Потому что большое счастье с гречей с таких вот мелочей начинается.

Говорят, в 1957 году Михаилу Калашникову поручили разработать автомат, который сможет сбивать технику противника. Как противотанковое ружьё, только автомат.

К тому моменту уже был хороший слаженный коллектив, который с энтузиазмом принялся за работу.

Вместе с инженерами из НИИ сверхтяжёлой металлургии и сплавов конструкторы создали так называемый Царь-Калаш. С виду автомат был как обычный, только фиолетово-черный, да и возили его на небольшой тележке.

Первым делом на испытаниях расстреляли бронированный сталинский ЗиС. Это вызвало довольное урчание комиссии и одобрительное уханье лично Н. С. Хрущева.

Затем сбили стратостат на высоте около двух километров, из которого на комиссию посыпалось конфетти из уральского малахита. За эту вольность даже хотели кого-то партбилета лишить, но глава приемной комиссии тоже стал довольно ухать, и всё обошлось.

А потом испытатель решил показать фокус и выстрелил в рельс. В итоге на станции «114 километр» в пяти километрах от полигона был ранен в ягодицу проходчик станции. Он накануне переел вкусного пломбира и большую часть смены старался проводить у зеленых насаждений рядом с путями.

Когда со станции доложили о ранении, комиссия подписала все акты-приёмки и на всякий случай засекретила разработки, имена создателей и фамилию проходчика. Последнего заодно отправили тянуть ветку в Когалым.

Тогда посчитали, что оружие получилось слишком смертоносным, потому оснащать им можно только особые части, выполняющие специальные задания в определённых местах. И говорят, что кое-где кое-кто его применял.

Кто знает, как повернулась бы мировая история, если бы мир услышал «тра-та-та» Царь-Калаша, а не «бип-бип» Спутника?

Как исследователь я не должен проявлять эмоций и высказывать личное заинтересованное мнение, однако эта карточка Леера трогает меня больше всего. Возможно, такие же эмоции испытывал и Павел Петрович, поскольку оставил размышление сторожа.