Array Сборник: Вокруг света. № 3, 2022 г. Литературный сборник

Зигзаги жизни удивительны. Расскажу и об этом, чтобы исчерпать «Бейлисиаду». Последняя здесь соприкоснулась с мистикой другого порядка.

Это было через некоторое время после моей статьи о Чаплинском. Надо сказать, что «старая гвардия» киевлян тогда дрогнула. Часть вековечных подписчиков перестала читать «Киевлянин», что для некоторых было трагедией. Шульгин после смерти Пихно немедленно изменил заветам отчима, который заменил ему отца. Из этого, между прочим, следует, что не все читатели «Киевлянина» понимали Димитрия Ивановича. Он был прежде всего чигиринец. А чигиринцы это особая порода – скромно-гордая. Скромная по своим потребностям, гордая потому, что спина у них не гнется. Таков был и чигиринец Богдан Хмельницкий.

Есть некоторая мистика в совпадении имен. Знаменитое восстание, поднятое батькой Богданом, в основе своей имело распрю казачьего сотника Хмельницкого со старостой Чаплицким. Духовный потомок Хмельницкого, Шульгин «восстал» против Чаплинского. Разница в одной букве, а в общем оба имени происходят от слова «чапля», по-северному «цапля». Но, к слову сказать, во всем Чигиринском народе сохранились черты иногда просто анекдотического характера. Оставив анекдоты, скажу: у Димитрия Ивановича была способность не гнуть спину перед бурей, выраженная не так давно в одном советском фильме. Фильма я не видел, но его название запомнил: «И один в поле воин»!

18 или 19 октября 1905-го только одна газета вышла на пространстве «шестой части суши». Эта газета была «Киевлянин».

Так вот, после моей статьи часть читателей ушла, и даже для этих бывших «киевлянинцев» стала выходить новая газета «Киев». Я с ней не полемизировал. С меня достаточно полемики со стороны «Нового Времени» и в особенности с очень талантливым нововременцем Меньшиковым. Разумеется, редактору «Киевлянина» приходилось нелегко.

И вот однажды ко мне пришел один человек. Немолодой, чуть седоватый, но очень бодрый. Он сказал:

– По службе я начальник почты на Демиевке. Не очень видная должность. Но я имею вам сказать нечто важное.

– Прошу садиться.

Он начал так:

– Я старый читатель «Киевлянина». Я очень уважал Димитрия Ивановича. И вас также, дорогой Василий Витальевич… Газету «Киев» не хочу читать… Вы правы, а не они. Но все же трудно вам сейчас приходится: свои пошли против вас! Вот и господин Меньшиков… Не правда ли?

– Правда. Мне тяжело.

– Что же нужно, чтобы облегчить ваше положение? Я маленький человек, но я размышляю. И я вам сочувствую. Да, я вам сочувствую. Зачем они на вас клевещут?! Вы взяли еврейские деньги и защищаете жидов, убивших Андрюшу Ющинского? Клевета! Но как с ней бороться, дорогой Василий Витальевич?!

Его речь текла спокойная, ровная, но какая-то увесистая. Несмотря на драматичность содержания, мне захотелось спать. Спать среди белого дня. Но я этому не удивился: я был очень утомлен всем тем, что переживал. Я всегда чувствовал себя уставшим, хотя мне было только 35 лет.

Он продолжил:

– Чтобы опровергнуть клевету, надо доказать, что евреи не убивали Ющинского. Потому что если не они убивали, то зачем и за что бы дали вам деньги? Клевета о жидовских деньгах, которые вы будто бы взяли, падет сама собой. Не так ли?

Он, несколько перегнувшись через столик, который нас разделяет, пристально смотрит в глаза. И я невольно приковался к его глазам. Они были серые, стального цвета. Веки были приспущены, но сквозь эту щель его взгляд, стальной, давил свинцом на мои веки; мне все больше хотелось спать.

Он продолжал:

– Вам нужно, просто вам необходимо узнать, кто убил мальчика. Ведь он же убит? Это-то уж верно. Но кто? Кто?

Слова эти с огромным убеждением падали на мой мозг, но вместе с тем и стальные глаза давили на меня и что-то приказывали. Я спросил, повторил, как бы засыпая:

– Да, кто, кто?

Он наклонился еще ближе ко мне. Говорил:

– Есть такой человек. Такой человек, который все знает…

– Кто, кто?

– Григорий Ефимыч…

При этом имени я встрепенулся:

– Распутин?

– Да. Он может сказать, если захочет, кто убил Андрюшу Ющинского.

Но я уже пришел в себя. Сверкнула мысль: «Этот демиевский почтмейстер пытался меня загипнотизировать. Но я не засну!»

В это же мгновение он положил свою руку на мою. И воскликнул:

– Ну и нервный же вы человек, Василий Витальевич!

Я ответил:

– Да, я нервный человек. И потому не будем продолжать этот разговор. К Распутину не считаю возможным обращаться. Благодарю вас за сочувствие.