Елена Каштанова - Кот, который построил всех

– О, а этого шута я помню! Это единственное, что я запомнил с того спектакля, откуда меня выгнали. А кто этот чувак в черном? Учитель? Да ладно! Он на главного злодея похож. А почему они все время что-то пьют? У кого день рождения? Ах, у Зигфрида… Господи, их все больше становится, они же сейчас перестанут помещаться! Опять пьют? Алкоголики! Надо мне в антракте тоже чем-нибудь закинуться. Да точно тебе говорю – это злодей, смотри, он что-то замышляет! А это еще кто? И что за конструкция у нее на голове? Да ладно, это не похоже на корону! А почему день рождения у него, а цветы все дарят ей? Ну и что, что мать, пусть свой день рождения устраивает и там подарки получает! А это что за "арфы нет, возьмите бубен"? Какой нафиг арбалет, это не похоже на арбалет! Я думал, это музыкальный инструмент какой-то. А это лебедь? А кто тогда? А когда лебеди будут? А почему этот Зигфрид то с одной танцует, то с другой? Он еще не определился? И как он их различает? Как – не Зигфрид, а кто тогда? А, точно, вот же Зигфрид сидит. Блин, нафига они такие одинаковые, как их различать-то? Эй, а что он там с шутом мутит? Что это еще за авангардистская постановка? Ах вы ж, заразы, опять пьют, ты посмотри на них! Слушай, а эту музыку я знаю, видимо, я еще не совсем отсталый!

И правда, скучно мне не было ни секунды. Проблема была в другом – как бы не заржать в голос. Когда все захлопали, он удивленно покосился на меня и прошептал:

– Что, уже антракт? Так быстро?

– Нет, – снисходительно ответил я. – Они просто свой номер закончили.

– А…

На вторых поклонах повторилось все то же самое.

– А теперь уже антракт?

В третий раз я уже с трудом сдерживал смех, вспоминая осла из "Шрека".

– Я скажу тебе, когда будет антракт. До того просто сиди и хлопай, когда начнут кричать "Браво!".

– А если кричать не будут, а просто молча захлопают?

– Пофиг. Делай то, что остальные, тут для этого сидят специально обученные клакёры, они сами знают, когда кричать, когда аплодировать, работа у них такая.

В результате в антракте мне пришлось объяснять эту балетную систему, к которой я сам привык с детства, но которая оказалась совершенно непонятна постороннему человеку.

– Но послушай, – растерянно возразил он. – Это же очень мешает… Я смотрю историю, погружаюсь в нее, начинаю сопереживать героям, а они вдруг все резко выходят из образов и начинают делать свои реверансы… Или книксены… Как это у них называется? И эти еще орут и хлопают. Меня это сбивает. Разве нельзя это сделать в конце спектакля?

Честно говоря, я не нашел, что на это ответить. А и правда – нафига столько поклонов? Как будто им не хватает самоутверждения, надо непременно потребовать оваций десять раз во время вместо одного в конце. Надо будет у Ольги спросить. А пока купил ему программку, пусть изучает и не пристает с вопросами.

– А твоя сестра – Одетта или Одиллия?

Ага, как же "не пристает".

– Хм, ну, во-первых, партию Одетты и Одиллии танцует одна и та же балерина.

– Правда, что ли? А как она успевает переодеваться?

– Ну так специально постановка сделана, чтобы они не пересекались.

– Шайтан! А во-вторых?

– А во-вторых, Ольга в кордебалете танцует, до главных партий не доросла еще.

– Кордебалет – это что?

– Это вся вот эта массовка на заднем плане.

– Покажешь ее?

– Не-а, я понятия не имею, где она там. Они все такие одинаковые, я их различить не могу. Только ей не говори, пожалуйста.

– Как я ей скажу, интересно? Если даже ты ее не можешь от других отличить, что уж говорить обо мне, я ее вообще никогда не видел.

Ну и, в общем, дальше было все то же самое, Яна интересовало все от "почему эти чуваки на каблуках, а не на пуантах" до "нафига этот Ротбарт ее заколдовал, и кем она была до этого". Последний акт вообще окрестил "салфеточницей", чем сломал напрочь мне всю картину мира, потому что я тоже ясно увидел вместо лебедей красиво разложенные на скатерти салфетки. Я точно теперь не смогу смотреть этот балет по-прежнему. Но и я в долгу не остался, троллил его всю дорогу – мол, неграмотный ты и некультурный. Типа спрашивает он:

– Это и есть умирающий лебедь?

– Нет, – говорю. – Умирающий лебедь – вообще не отсюда, деревня.

– А откуда?

– Ниоткуда. Вернее, из Сен-Санса, но это отдельный танец. Учи матчасть.

И нет, мы не обижались друг на друга. Нам было весело. Мне. Было. Весело. Впервые в жизни – на балете. И даже после. Препирались всю дорогу до дома. Было не по-ноябрьски тепло, погода радовала нас каким-то даже не бабьим, а уже прабабьим летом, мы шли вдоль канала Грибоедова, и Ян читал мне лекцию на тему проблем с сюжетом в этой постановке. Оказалось, что: