Оксана Богачева - Убийство вслепую, или Обитель Душ

Адвокат замолчал. Слава тоже. Минута молчания продолжалась недолго.

Ее прервал сам Жанн.

– Я месяц назад приехал в Россию и оповестил Алексея о своем приезде. О наследстве он узнал здесь, а именно сидя на вашем месте, вот в этом самом кресле. Я не смог оповестить Ядю. Она с мужем была за границей. Разговаривая с Алексеем, я не называл размеры наследства, так как не имею на это права. Мы договорились с Алексеем, что дождемся приезда Яди и я оглашу завещание в присутствии представителей соответствующих органов. Как требуют того ваши и наши законы.

– Когда вы в последний раз виделись с Алексеем Волгиным?

– Как раз и хотел вам сказать, что это была не совсем встреча. Неделю назад он позвонил и молил о помощи. Я так и понял. О какой-то жизни и смерти. Попросил срочно приехать по его домашнему адресу. Мой друг, кстати, хороший русский адвокат, дал мне на время свою машину, и я поехал. Только у него дома я догадался, что он от меня хочет. Алексей настойчиво предлагал выпить с ним водки и поговорить. Водку я не пью. Только сухое вино, и то не с клиентами. Так что сразу перешли к разговору. Он поначалу мялся и намекал на какие-то проценты. А потом прямо сказал, чего хочет. В моей практике такое предложение впервые, господин Слава.

– Какое такое?

– Он предложил изменить завещание. А так как их благодетель стар и скоро умрет, то никто ничего не узнает. Он тихо выедет за границу, и там я получу свои проценты. А Яде и так на жизнь хватает. Размер процентов я боюсь вам называть. Мне такую сумму денег не платили никогда!

– Ну а вы?

– Молодой человек. Будь вы постарше, ваш вопрос я счел бы за оскорбление.

– Ради бога, простите, господин Жанн. И все же!

– Я – хороший адвокат. Богатые люди свои завещания пройдохам не доверяют.

А я свою репутацию много лет зарабатывал. Она дороже денег. Я отказался, молодой человек, отказался и сказал, что встретимся с ним только при оглашении завещания. Пять дней назад должна была вернуться Ядя Богачевская. Но я не могу с ней связаться. Ее городская квартира не отвечает и загородный дом тоже. Ни с ней, ни с господином Волгиным. А кстати, как погиб Алексей? Если это не тайна следствия.

– Не тайна. Зарезали.

– О-ля-ля! Кто?

– Ядя.

Француза перемкнуло, и не на одну минуту. Слава успел согреть очередную чашку кофе и выпить. Адвокат понемногу приходил в себя.

– Но как?

– Расследуем, господин…

– Можно Жанн, – перебил его канадский француз.

– Расследуем, Жанн.

– Она в тюрьме?

– В психушке.

Снова пауза… И снова глубокомысленное молчание. Жанн молча налил кофе и так же молча выпил.

– Да, кстати. Вы хорошо говорите на русском языке. Почти без акцента. – Слава вот уже пять минут вел светскую беседу на посторонние темы.

– Я ведь, батенька, тоже из эмигрантов. Вернее, их потомок. Только сначала во Францию, а уж когда я родился, перебрались в Канаду.

Французский канадец грустно умолк. Подошел к окну, положил лоб на стекло и застыл. О чем он думал, глядя на немытые, грязные, осенние, но такие родные улицы России? Неизвестно. Вячеслав не хотел мешать его мыслям. Человек не может быть частично русским. Русская кровь бурлит во всех поколениях эмигрантов. И они это чувствуют…

Все хорошее заканчивается быстро и неожиданно. Четвертая ночь промелькнула, как сон, как утренний туман. Слова напоминают песню, и это хороший признак. Впервые за то время, которое я нахожусь в чужом мире, мне хочется петь. Я в своем доме с папой, Шишкой и надежным другом. Хочется петь, но не поется. Не потому, что боюсь разбудить усталого, родного мужа. Просто хочу раствориться в тишине своего дома.

– Чаф, чаф, чаф!

Шишка лакала воду из папиной чашки, стоя на столе. Да так громко и смачно!

Папа убрал все ее плашки, и бедненькой собачке даже негде было попить водички. Раньше она себе такого не позволяла, но мало ли что было раньше. А сейчас ей показалось, что захотелось пить, и чашка с чаем соблазнила плутовку. Вряд ли она пила по-настоящему. Скорее, делала это инстинктивно, с собачьей жадностью и Шишкиной вредностью. Я веселилась, умилялась и радовалась, глядя на «живую» любимицу, чего не скажешь о Денисе. Проснувшись, первое, что он увидел, это начинающийся шторм в чашке с недопитым чаем. Любуясь Шишундрой, я не заметила, что он уже не спит, а пристально пялится на шевелящийся чай. Я бросилась за собачкой к столу, не обойдя своим задом соседнее кресло. От удара об меня оно отодвинулось сантиметров на сорок, а чашка, не давшись в руки, подлетела высоко над столом и упала на пол, застеленный белым ковролином. Вот сука, даже не разбилась для приличия. Мой ковролин! Мой белый ковролин! Моя мелкая мещанская сущность расстроилась. Тут такие дела, а я о шмотье? Папу, папу беречь надо, а то он плохо о своей голове подумает.