Наталья Оленцова - Подари мне меня. Роман

Сплошная ложь. Неужели теперь это на всю жизнь?

– Да-кх-кх, – издала бабушка свой знаменитый звук, который мог означать все, что угодно. Сейчас он говорил о том, что она совсем не одобряет ни политику молодежи в отношении семьи, ни свою внучку, которая поступает так глупо и неразумно. Впрочем, ни одного укоризненного слова вслух. Все очень интеллигентные, очень мягкие и обходительные. Только вот Марине почему-то хотелось взорваться и сказать что-нибудь ужасное по поводу их интеллигентности. Хоть кто-нибудь знает, как ей плохо? Хоть кто-нибудь в этой дурацкой семье разводился? И, слава богу…

*****

Ее оставили в покое через полчаса. Бабушка, утирая слезу, пошла прилечь, мама со скорбным выражением лица, означавшим, что в их семье наступил конец света, отправилась на кухню второй раз разогревать ужин. Марина так и не смогла найти себе места. Можно было пойти начать разгружать машину, но выходить во двор совершенно не хотелось. Станет темно – тогда они выйдут с отцом, и занесут все вещи в квартиру. Даст бог, никто не утащит ее коробки и Данькин самокат.

В замке повернулся ключ, и вбежала Ольга, а за ней вошли отец и Данька.

– Привет, Маруся! – Ольга чмокнула Марину в щечку и тут же быстрым движением стерла помаду, слишком яркую для личика шестнадцатилетней девчонки. – Живая? Не замучили тебя предки? Подумаешь, развелась! Да сейчас все разводятся! Я вот вообще замуж не пойду, чтобы не разводиться! Мам, есть что-нибудь поесть?

– Оля, что ты говоришь, господи! – выглянула с кухни бледная и уставшая Нина Алексеевна. – Вы что все, с ума посходили? Или меня решили с ума свести?

– С ума свести, – повторил Данька, снимая сандалии.

– И вообще прекратите обсуждать эти темы при ребенке, всем ясно?

– Ясно, – один за всех ответил Игорь Ильич и потащил Даньку в ванную мыть руки.

Ужинали молча, болтала только Ольга и все о своем, о девичьем. О юбке с тремя разрезами, обтягивающей кофточке и сногсшибательном купальнике, в котором не стыдно даже поехать в Майами.

– Кто тебя возьмет-то в Майами? – укоризненно посмотрела на нее Нина Алексеевна.

– Кому надо, тот возьмет, – загадочно ответила Ольга и заговорщицки подмигнула Марине.

Хоть один союзник в семье. Посуду мыла бабушка. Марина перетирала тарелки, мечтая исчезнуть с кухни, раствориться, превратиться в пыль, потому как чувствовала, что бабушкины вздохи вскоре перерастут в весьма конкретные вопросы, отвечать на которые сил у нее не было. Кукушка в часах высунула клюв из крошечного окошка, и хриплым голосом сказала свое «Ку», означавшее, что уже половина девятого. Бабушка вытерла руки, поправила платок на голове и заняла крайний к проходу стул. Теперь не вырваться.

– Как же теперь ты, Мариша, жить думаешь? – спросила она, положив на стол руки замочком, и скорбно глядя в разноцветные клеточки линолеума на полу. – А?

Сказать, что она сама еще не знает, как ей жить, и вместе с бабушкой поплакать? Дать себя пожалеть, раскваситься, стать маленькой слабой девочкой, которую отругал учитель физкультуры за то, что не смогла взять высоту метр двадцать, уткнуться в бабушкину юбку и прореветь всю оставшуюся жизнь? Этого делать ни в коем случае нельзя. Стоит пустить слезу, дать слабину, и станешь на всю жизнь несчастной, непутевой девицей, к которой можно относиться только как к неудачнице. Нет, это не вариант, тогда что?

– Бабушка, ты не волнуйся, все наладится, – сказала она, пытаясь придать своему голосу уверенность.

– Что же наладится-то? – закусила удила бабушка, и Марина поняла, что проповедь будет длинной. Это бабушкино выражение лица было знакомо с детства, и если тогда она могла себе позволить улизнуть под благовидным предлогом или украдкой читать книжку, сидя в углу и делая вид, что она внимательно слушает, то сейчас она взрослый человек и уже ничего такого сделать будет нельзя. Придется слушать.

– К разведенной женщине-то мужчины как относятся? Не знаешь? Там уж о серьезных отношениях никто не говорит. К тому же, ребенок у тебя. Там уж только мужикам бы побегать, хвостом покрутить. О-хо-хо, знаю я все это, и не раз видела. Вон Ленка с пятого подъезда, пожила с мужиком, тот ее бросил, и теперь весь город знает, что Ленка шалава и те, кому надо, этим пользуются. Разве она женщина серьезная после этого?

– Бабушка, ты что же это, – занервничала Марина, – с Ленкой меня сравниваешь? Да она и до замужества такой была. Ты что говоришь-то?

– А то я говорю, Мариночка, – бабушка поерзала на стуле, не собираясь сдавать позиции, – замуж тебя теперь никто не возьмет. Что это за женщина, если не сумела семью сохранить, мужа удержать. Да еще и с ребенком осталась. Про характер какой-то ты там говорила. Что, мол, характерами не сошлись. Это ты подружкам своим рассказывай, а я давно на свете живу. И переживаю, что одной тебе свой век теперь куковать. Без мужика жить ой как сложно.