Сергей Выродов - Санитариум. Серый мир в белом халате

– Не ссы, всё будет в лучшую энцефалограмму, Соловей! Лети, пока наряды на санитарный обход пошли!

Соловей вышел с участка отделения, толкнув входившего Корыто левым локтем поддых (как-бы случайно):

– Ты чего, осёл, не подослеп слегка!?

– Извини, тороплюсь!

– Дебил!

– Я стараюсь, Соловей! На благо Филиала и лично Доцента!

– Давай, иглу не поломай…

Асфальт и бетон карантинной зоны (а ничего в ней больше под ногами не было, даже клочка земли, кучки пыли в углу забора или случайно занесённого обжигающим степным ветром из-за нескольких заборов сухого листка с редких, растущих там, кустов, какие местные почему-то зовут лесом) ближе к обеду раскалялся, словно плавясь. Возможно, плавилось даже не это древнее покрытие, а сами подошвы старых, давно изношенных форменных ботинок больного, в которых трое умерло. А может, десять умерло. Или всего двое. Не важно, сколько из них выписалось либо померло народу, но стопы ног Хренина словно жгло огнём. Тень от бетонного забора, отделявшего санчасть, проходившего напротив каменного двух-этажного барака четвёртого отделения, идущего параллельно всей длине барака и, собственно, фактически и образующего внутренний участок отделения, мало помогала от жары. Забор был тоже раскалён лучами того утомлённого Светила, о каком так отвратительно пыталась играть оркестровая труба в психо-части. Рядом присели Мотылини и Вячек.

– Ну?

– Да нормально всё, Мытя, делаем!

– Он послушал? Он сделает? – спросил Вячек.

– Да, говорю же, нормально всё. Нам надо ему подыграть и Корыто сбивать самим как-то…

– А Соловей чего хотел?

– Счастья исцеления – чего ж ещё, Мотыль?! Не спрашивай херню. Что надо, за то и говорили, тебя не касается.

– А как коснётся?

– Тогда и узнаешь.

В этот момент из барака вышел Солутанов и, даже не взглянув на троицу больных у забора, важно поплёлся в сторону Ординаторской по раскалённому плацу. Дежурный фельдшер орал на втором этаже отделения, стоя ногами на старой, едва живой, прикроватной тумбочке, установленной в середине коридора как его рабочий стол: «Коооорм! Коооорм!»

Отделение, выстроившись в колонну по пять на плацу за успокоительной решёткой, соединявшей тот самый забор с бараком, относительно бодро и не в ногу побрело на обед в здание кормоцеха.

Одноэтажное, вмещавшее человек триста пятьдесят пациентов, одновременно принимающих корм за столами на 10 человек, размещавшихся по 5 на лавках друг напротив друга, было хоть и одноэтажным, но не маленьким. Повсюду на стенах были развешаны огромные плакаты с подробными инструкциями и иллюстрациями: «Как правильно принимать корм», регламентирующими весь процесс от входа в кормоцех и до выхода из него.

Глядя на асфальт возле этого здания, совсем не сложно было понять, по каким именно маршрутам-направлениям туда-сюда ходят люди как с центрального его входа, так и с подсобных: поверх асфальтового покрытия по этим маршрутам образовалось ещё одно: из толстого слоя жира, естественно, тёмно-чёрного цвета. Жирные эти «тропы» на асфальте, впрочем, как и всё вокруг, воняли помоями, обильно покрывались мухами, не покрываясь в дождь водой, и всегда были скользкими. Кучка почти всех Заведующих отделениями стояла рядом с главным входом, живо обсуждая вопрос, как им убедить Главврача в этом году выдать им серой краски для ремонта стен отделений, и как её поделить. Пара санитаров стояла от них чуть в стороне. Всем этим медикам полагалось во время приёма корма не просто находиться здесь, обсуждая насущные терапевтические и хозяйственно-медицинские вопросы, но бдительно, прежде всего, следить за тем, чтобы ни один пациент не вынес из здания даже корки хлеба.

Корм выезжал из маленького квадратного окошка на алюминиевых подносах, в алюминиевых мисках, по транспортёрной ленте. Транспортёрная лента отличалась той же чистотой, что и жирный асфальт снаружи. Её так же любили мухи. Миски и подносы внутри чёрными от грязного жира не были – жир был чистым, зато эта утварь была безжалостно покрыта рубцами и вмятинами – дезинфекторы кормоцеха, после ополаскивания посуды в дез-растворе (горячая вода) в ванне, ожесточённо обстукивали её обо всё металлическое и каменное из интерьера дез-помещения, что под руку попало, перед накидыванием её на передвижной стеллаж.

Медицина, всё-таки, была для людей, и невзрачная на вид посуда кормоцеха Филиала выезжала по транспортёру одинаковая и для Старших фельдшеров, и для младших дезинфекторов, и для больных, и для выздоравливающих, и даже для самого Руководителя СДиГ Филиала, активно выздоравливающего в двенадцатый раз Ваши Сасильца, а к тому же, выгодно отличалась от собачьей миски старой немецкой овчарки, жившей в ветхой конуре возле Ординаторской, – собачья миска была стальной, эмалированной, не помятой, без рубцов и жирового покрытия. Пациент – не собака!