Валерий Щербаков - Дыхание тайги. Рассказы

Было это в не таком далеком советском прошлом. В конце октября стояла противная осенняя погода, моросил нудный холодный дождь. Люди с зонтами быстро шагали, возвращаясь с работы домой. Стёпка, мальчишка лет девяти, медленно брел, не замечая дождя. Зонтика у него не было, поэтому волосы на голове были мокрые. Капли с них стекали по лбу и дальше по щекам, за воротник. Он шел по лужам, особо их не обходя. В руке нес сетку-авоську в крупную ячейку, сквозь которую виднелась бутылка молока и булка хлеба.

Направлялся мальчик в роддом, там лежала его мама, которая несколько дней назад родила четвертого по счету сына. Среди них Стёпка был старшим. Отец ждал дочь, и, когда узнал, что родился снова пацан, с расстройства ушел в загул, и на отрез отказался появляться в роддоме.

Мальчишке стало жалко маму, роды были у нее сложными, делали операцию.

Прошло несколько дней, отец и не думал навестить ее. Роддом от их дома находился неблизко, но дорогу парнишка знал туда хорошо.

«Надо ей что-то купить,» – подумал он, обшарив карманы и просмотрев все ящики в комоде, в которые мама иногда убирала деньги. Стёпка наскреб пятьдесят копеек. Зайдя в магазин, задумался: что же купить на эти деньги? И решил, что полезней всего сейчас для нее будет хлеб да молоко…

Бутылка молока стоила 24 копейки, а булка хлеба – 22. Денег как раз на все хватало.

Пока мальчик добрался до роддома, почти весь вымок.

– Ты к кому такой? – спросила дежурная медсестра, смотря на него удивленным взглядом. Стёпка назвал имя и фамилию мамы. Женщина стала искать по спискам, в какой палате лежит роженица.

В этот момент подошел какой-то мужчина и, подавая ей сверток произнес:

– Ирине в одиннадцатую передайте, да, и вот еще, записку, – добавил он.

«Надо тоже что-то написать», – подумал мальчишка.

– Пожалуйста, дайте мне листочек бумаги и ручку, – попросил он у медработницы.

Та снова взглянула на него тем же удивленным взглядом, но лист бумаги и ручку дала.

– В седьмой палате лежит твоя мама, – сообщила она.

На бумажке сын написал: «Мама, я тебя люблю!»

Записку свернул вчетверо и вместе с продуктами передал санитарке. Она посмотрела на сетку, на Стёпку, потом снова на сетку, на парнишку. Чувствовалось: хотела что-то сказать, но так и не сказала, просто взяла передачу и записку.

Уже поднимаясь по лестнице, женщина крикнула:

– Подожди меня тут.

– Ладно, – выдохнул мальчик, вытирая на лице воду, стекающую с мокрых волос. Через некоторое время она подошла к Стёпке и сказала:

– У окна тебя будет ждать мама, ее палата на втором этаже, выйдешь на улицу и увидишь.

– Спасибо! – обрадовался он и выбежал на улицу.

Действительно, у окна на втором этаже мальчик увидел свою маму.

Она, заметив его, заулыбалась и стала махать сыну рукой. Другой рукой мама держала небольшой сверток, это был его еще один родившийся братишка.

Стёпка стоял внизу, мама на втором этаже, они смотрели друг на друга и улыбались. Лил дождь, и мама махнула ему рукой, как бы говоря: «Иди, не мокни».

На следующий день после школы Стёпка сдал пару молочных бутылок, снова наскреб на хлеб с молоком и отправился в роддом.

Дежурная медсестра его сразу же узнала, посмотрела на то, что он передает и спросила:

– Отца нет, что ли?

Стёпка промолчал.

– Иди к окну, я ей скажу, она подойдет, – сказала женщина.

– Да, вот еще передайте, – спохватился мальчишка, протягивая ей записку.

В ней он написал: «Мама, мы тебя любим и ждем».

Он уже знал, какое окошко. Встал напротив и стал ждать. Через некоторое время в этом окне увидел маму. Она ему улыбалась, а по щекам ее текли слезы.

В одной руке мама держала его записку, а в другой носовой платочек, которым утирала слезы на глазах. Стёпка увидел, как она повернулась и кому-то что-то сказала. К окну подошли еще несколько женщин, которые смотрели на него и тоже улыбались. Одна из них, улыбаясь, в одной руке держала бутылку молока, а другую, сжатую в кулак и с поднятым вверх большим пальцем, показывала мальчику, как бы говоря, что ничего нет вкуснее этого хлеба с молоком.

Мать смотрела на сына, продолжала что-то говорить женщинам и плакала.

В избе было душно. Колька, мальчик лет семи от роду, долго не мог уснуть. Кроме духоты мешал еще страшный храп, который доносился с соседней комнаты. Храпел отчим, храпел он громко, со свистом, казалось, весь дом содрогался от противного звука, который он издавал. Мальчишка бы давно заснул, он уже научился не обращать внимание на это сопение и спал бы сейчас, как спит рядом его младший брат Витька, широко раскинув руки, но болели коленки, и эта боль не давала ему уснуть. Колька лежал и думал.