Ульвия Мустафина - Привет, Собеседник!

– И поклон такой.

– Я и поклонилась. Всем четырем сторонам. Когда была на участке. Поблагодарила и попрощалась. И с домом, и с землей.

– А что ты там делала?

– Знакомила Там с Тем. Находящим всех тех, кто покупает и кто продает. Так что, дай Бог, очень скоро дом удачно продастся. И в нем заживут те, кому он изначально и предназначался.

– Кто-то воспользовался вами.

– Ну, мы все так или иначе друг другу помогаем.

– Поможем друг другу и помрем.

И далее. ШумОкеанскихВолн.

– Слушай, Со. Ты не спишь случайно?

– Сплю, конечно.

– Врешь, конечно. Не напомнишь, как звали того хорошего человека, книги которого ты мне уже который раз советуешь прочесть? А, вот! Пнула память – и механизм с трудом, но сдвинулся на пару миллиметров. Только так и не вспомнила, как эти круглые с зубчиками называются. Которые один в другой. Служат для передачи движения. И если кто-нибудь когда-нибудь будет тебе говорить обо мне как об инженере, можешь смело показать этому наивному человеку это сообщение. В общем, вспомнила я его имя. Джед МакКенна.

– Круглые с зубчиками?

– Шестеренка! Ура!.. Видел бы ты при этом количестве восторга мое лицо по ту сторону экрана. Легкий намек на улыбку на каком-то отупевшем от неполноценного сна лице.

– Я сам не лучше.

– Вах!

– Шах. И мат. Вчера представил себе игру в шахматы. Но в которой не две вражеские армии. А два союзника. Подумалось, что это была бы самая скучная игра в мире.

– А может, на одном уровне враги, а на другом помогающие в чем-то друг другу союзники?

– Хм. Не знаю. Вначале все гармонично. Зеркально. 16 фигур против 16-ти. Как в фильмах. Две армии друг против друга. Красиво. Мощно. Но если затянуть, придется зашивать рты, чтобы не зевать. Потом начинается, так сказать, движуха. Пешка. Одна. Вторая. Конь выскочил. Слон наступил кому-то на хвост. И начинается драма.

– Действо!

– Вот тут-то все и становится интересно.

– Вот только для чего любишь то и дело задаваться вопросом ты?

– Для игры, наверное.

– Где нет ни победителей, ни побежденных?

– Есть, конечно.

– В моих играх страха и любви я пытаюсь чему-то научиться, например.

– И смерть. Все есть. Но все есть игра.

– Но это только на одном уровне? На уровне шахматной доски?

– А кроме шахматной доски больше ничего и нет. Хотя есть. Большая универсальная абсолютная зевота.

– А где забава, задор, восторг?

– Все там. Пешка стоит напротив слона. На соседней клетке. Наезжает. Знает ведь, что слон бьет по диагонали только. Другие издеваются над слоном. Называют его чмом. А одна пешка дошла до конца пути. Просветлилась до ферзя.

– А кто придумал, что слону можно только так двигаться?

– Слон наверное. Кто же еще.

– Может, он способен двигаться куда угодно. И это только иллюзия?

– Может конечно. Но его нет просто.

– Слона?

– Да.

– А кто есть?

– Не знаю. Может никого и нет вовсе.

– А может, это кто-то один сам с собой играет? Воду мутит. Движуху устраивает на ровном месте.

– Может. Ты играла в шахматы сама с собой? Я играл много раз. Скучно.

– Я в них вообще не играла.

– Хочется постоянно терять память. Вернее, раздвоить. Кому-то удалось «разтридцатидвоить». Чтобы слону стать слоном, нужны шахматы. И война. А так он деревянная фигурка. Движуха нужна, брат.