Антон Порядин - Лестница в небо. Сон Беатриче

Damn it! [7] Черт! ( англ .) Я просыпаюсь, словно от удара электрошокером, и первое, что вижу, – это электронный будильник. На часах 4:30 утра. Here we go again [8] И вот опять ( англ .). – сон без снов, шок и 4:30 на часах. Словно у меня внутри внутренний будильник, и странный часовщик настроил пружину исключительно на это время. В комнате темно, за окном темно, над океаном темно, во всем мире темным-темно и очень одиноко, я вжимаюсь в кровать, но темнота не отпускает. Река темноты выходит из берегов ночи, тащит меня за собой, и мне совершенно не за что ухватиться, хоть кричи. Потом она отступает. В темной спальне чуть слышно жужжит кондиционер, и кажется, что время закончилось – однородность пространства останавливает время. Иногда мне и вправду хочется, чтобы оно закончилось. Проходят дни, года, кто-то, может быть, и переживает по этому поводу, а я, наоборот – радуюсь каждому прошедшему дню, в их убыстряющейся мелодии я вижу красоту танца, наверное, можно было бы поставить какой-нибудь балет в этом роде, но не с американскими же коровами! Ну я ладно, я несправедлива, есть хорошие девочки, но в Академии в Ленинграде они были гораздо лучше.

Я нащупываю рукой пульт и включаю телевизор, огромный, в полстены, раньше в Ленинграде такими были картины в профессорских квартирах, они висели в золоченых рамах и внушали благоговение. У моей подружки Маруси была в доме такая картина – голубая вода в лагуне, корабли перед заполненной народом площадью, белые купола церквей с двух сторон. «Что это?» – спросила я в первый раз, когда пришла к Марусе домой на улицу Халтурина [9] Теперь (и ранее) Миллионная улица. . «Как? Ты не знаешь? – удивленно, даже возмущаясь моему невежеству, спросила Маруся – это Венеция. А художника зовут Каналетто». – «Да нет, же, Марусенька, – поправил ее дедушка-профессор, – Каналетто был бы давно реквизирован советской властью, это другой художник, наш, советский, но он рисует в стиле Каналетто…» А вот как звали художника, я и не запомнила.

Телевизор включается на моей любимой программе ТСМ [10] Turner Classic Movies. , где показывают старые, часто даже черно-белые фильмы и шоу, а иногда балет, я люблю их смотреть – мне кажется, я окунаюсь в параллельный поток времени, текущий на другой скорости по сравнению с настоящим, и уже неважно, куда и как несутся дни. Матьё и Азнавур поют в старом шоу, где на заднем плане возвышается искусственная арка, а над ней цифры «1981», новогодний концерт, что-то типа «Голубого огонька», по-видимому:

Где-то я это уже слышала, у меня профессиональная память на мелодии, сейчас для этого используют приложение в телефоне, а я все и так помню. Ну конечно, под эту музыку мы танцевали с Андреем на свадьбе в доме Державина на Фонтанке, играл оркестр, и кто-то крикнул: «А теперь пусть молодые танцуют одни», и мы танцевали в полумраке, бальный зал дома Державина напоминал театральную сцену, мы танцевали одни на этой сцене, и я была так счастлива, так счастлива…

Я не хочу ничего вспоминать, но эта мелодия… она невольно отматывает ленту все дальше и дальше к началу, where do I begin [11] где мне начать? (англ.) ? Я вспоминаю коммунальную квартиру, в которой родилась и прожила все детство, казалось, закрою глаза – и смогу описать нашу комнату до мельчайших деталей, например: какие были цвета корешков у книг на полках, выщербленные ступеньки лестницы в парадном, рисунок проводов, сползающих вниз по стене к выключателю. Окна выходили на железнодорожные пути Московского вокзала, я с детства привыкла к стуку колес, поезда шли на малой скорости, потом, переехав через мост у Обводного канала, набирали темп, словно адажио переходило в анданте. Зимой музыка колес слышалась особенно четко, мороз усиливал звуки, и это была целая симфония: поезд неуверенно нащупывал фарами пространство, как зверь, сделавший из клетки первые шаги и еще не привыкший к воле, отблески фар плясали на потолке удивительными сполохами света и теней и стук колес нарастал crescendo… На озаренный потолок – Ложились тени – Скрещенья рук, скрещенья ног – Судьбы скрещенья… От поездов веяло дорогой, странствиями, городами у синего моря в стране Дельфинии, как в сказке, вместо серого Ленинграда, надеждами на новую жизнь и новое счастье, анданте колес нарастало, потом затухало за мостом через Обводный канал, и на этом фоне я не чувствовала убогости нашего дома и коммунальной квартиры. Иногда мне казалось, что музыка проходит сквозь дом, сквозь меня, и все тело покрывалось мурашками, и сердце начинало биться чаще, и я придумывала танец… мне было лет пять, шесть может быть, танец захлестывал меня, и я чуть не плакала от счастья.