Марк Берколайко - Доктор Фауст и его агентура

Одно из них: «Наумыч – это Наумыч!»

И он о будущей своей агентуре, задорной, как сжимающее желудки молодое вино, знал многое.

Прежде всего то, что они – круглые отличники, получавшие, впрочем, свои «отлично» по-разному.

Блондинка, которой он вскоре даст прозвище Светлячок, действительно сияет свежестью, умом, доброжелательностью, благодарно усвоенными знаниями, а потому пятерки в ее зачетке – это яркая, но бижутерия. Особенно в сравнении со скромным перстеньком белого золота с голубым бриллиантом, который ловит любой лучик и вспыхивает на ее пальце прощально, как осеннее небо, – ибо подобные особы всегда прощаются лучезарно с сей минутой, чтобы еще сильнее осветить следующую;

Джока – хорошенькая шатенка с улыбкой слегка рассеянной и словно бы занавешивающей постоянную работу едкого ума, для которого числа информативнее слов, а слова дороже эмоций, – и, слушая ее всегда идеально структурированные и продуманные ответы, педагоги и сами начинают верить в незыблемость изреченных ими на лекциях и семинарах истин;

Князь Гвидон прозван так не только за княжескую осанку, но еще и за то, что, подобно сказочному герою, вполне способен сначала спружинить в сверхусилии:

потом, по инерции, спасти Царевну Лебедь… а потом удовлетворенно погрузиться в вечный кайф, взвалив на спасенную царевну строительство столицы, на дядьку Черномора – обеспечение безопасности, а на белочку – наполнение бюджета.

Однако же кайф, в понимании Гвидона, это не шербет, кальян и одалиски, а обретение знаний. Любых: по космологии и филологии, по физике плазмы и микробиологии; об арктических течениях, фондовых рынках и нехороших поступках Медичи, Сфорца и Борджиа… и так далее и так далее… Конспектировать умные мысли умных людей, наслаждаясь порханием дорогой ручки по дорогой бумаге или послушностью клавиш дорогого ноутбука, – какое блаженство! А ведь оно у нашего Гвидона возводится в квадрат и даже в куб – на фоне святой веры в то, что стараниями любящих его, своего чудного Князя, женщин, дядек и белочек город будет хорошеть, безопасность крепнуть, а доходы пухнуть.

О Сережке же Наумыч знал особенно много.

То, например, что тот всегда сидит на лекциях, отвернувшись от доски и кафедры. При этом демонстративно читает учебник или монографию, из которых лектор надергал излагаемый материал.

То, что поднимать его, задав особо каверзный вопрос и надеясь, что всенародно обосрется, бесполезно: он выскажется безукоризненно верно или парадоксально неверно, но затем в споре вывернется.

Что бесполезно также выгонять его из аудитории, обещая расправу на экзамене, – потребует создания комиссии и, отвечая, непременно изложит два варианта: «как меня научили бы, если б не отлучили от посещения» и «чему я сам, отлученный, научился». И будут его слушать, размышляя тоскливо: зачем такие блестящие головы достаются таким отъявленным мерзавцам?

Парадокс, однако, заключался в том, что Наумыч приказывал все эти экзамены записывать для полного контроля на диктофоны, а потому Сережке вынуждены были ставить пятерки, публиковать в сборниках его доклады на конференциях и поздравлять потом с очередным присуждением ему Потанинской стипендии.

Итак, студиозус неустанно тянул руку, а когда возможность «сказануть» была ему наконец дарована, воспользовался ею сполна.

– Профессор, – именно так, а не по имени-отчеству.

Именно так, равноправно, когда к названию должности прибавляют «мистер» в одном только случае, при обращении к президенту, а всех прочих служивых кличут коротко и просто: «губернатор», «сенатор», «конгрессмен»…

Наумыч мигом уловил Сережкино амикошонство, но виду не подал, а ждал, когда тот развернется во всю свою могутную ширь. И невысокий, подвижный, как бес, пляшущий на острие хайтек-прогресса, Сережка «развернуться» не преминул:

– Давным-давно Шиллер сказал: «Любовь и голод правят миром!» Насчет любви – фигня, ее время прошло, теперь «Азарт и голод правят миром!». Азарт таких, как Джобс, Возняк, Уэйн, Брин, Касперский, Маск – и голод семи миллиардов бессмысленных двуногих, вечных иждивенцев. А потому азартным приходится формировать потребности бессмысленных таким образом, чтобы те – в свое удовольствие – жрали и спаривались, но не мешали при этом менять мир к лучшему!