Ольга Шлыкова - Розочка, 33. Семейные хроники

На бабу Тасю свалилось самое тяжелое бремя. В ноябре 1941 умерла Пелагея Фёдоровна. Обе старших сестры были далеко – Агния на Китайской границе, Мария на Дальнем востоке. Но в военном училище в Томске учился дядя Юра. Баба Тася добилась, что начальник училища его отпустил на один день похоронить бабушку. Это была судьба конкретная. Потому что в этот день отправлялась на фронт дяди Юрина рота, а он уехал с другой ротой на следующий день. Дяди Юрину роту отправили под Москву, где почти все бойцы погибли. Остались единицы. А ту роту, с которой уехал дядя Юра, отправили в распоряжение МВД. Даже говорили, куда, но я не помню. Эта история записана мной со слов тётушки Ларисы в рассказе «Где же ты бабушка?» Баба Тася жила в Томске, на той самой Розочке 33, и была стержнем всей семьи. Это был общий семейный дом – гнездо, его считали родным мой отец и дядя, я уж не говорю о дочерях бабы Таси. Орденоносец, баба Тася держала в своих маленьких руках милицейские кадры Томска. И как бы сейчас сказали весь семейный тренд, и даже регулировала его. Я то её помню уже старушкой, и никогда бы не подумала, что баба Тася умеет стрелять. Во время войны со всей милицией баба Тася ходила в ночные рейды по городу. Правда первый рейд она запомнила на всю жизнь. Выстрелив, она не удержалась на ногах и упала, от отдачи пистолета. Зато ей сразу выдали другое оружие – полегче. Как будто сразу нельзя было догадаться, что одно дело стрелять сидя или лёжа, другое дело на ходу. Что не видели, какая баба Тася миниатюрная?

Я считаю бабу Тасю одной из самых выдающихся женщин Томска. А уж нашей семьи и подавно. Умерла она, когда я уже была достаточно взрослая. Мы хоронили её из квартиры на Косарева. Но тётя Лариса, с семьёй которой жила баба Тася всегда говорила – если я вижу себя во сне дома, то только на Розочке ЗЗ.

Иннокентий. Самый младший и от другого отца. Талантливый музыкант, первая скрипка, в оперном театре Алма-Аты, сгорел от алкоголя. Он потерялся после войны. Последней его видела баба Маня во Владивостоке. Он какое-то время пожил у неё, потом ушел и больше не вернулся. Никуда. Ни к семье в Алма-Ату, ни в Томск к бабе Тасе. Его долго искали, но он видимо начал бомжевать и где-то погиб, в 1950-х. Кенка, так его звали дома. Я смотрю на его фотографию и поражаюсь его утончённой красоте. На фотографии подпись – На долгую память дорогой маме и сестре от сына. Помните и не забывайте. 15/1 – 1937 года. Помним. Я знаю, что сестры его очень любили. Значит, люблю и я.

Во времена гражданской войны второй муж прабабки Пётр Бурыхин уехал на родину в Москву и не вернулся. Он был революционером и наверняка погиб в гражданскую. Прасковья Фёдоровна снова осталась одна с детьми. Один за другим погибли старшие сыновья, и прабабка была вынуждена отдать младших детей в детдом, просто чтобы они не умерли от голода. Мария, Таисия, Иннокентий прожили в детдоме около трёх лет. Мария была уже подростком и наравне со взрослыми работала в детдомовском огороде. От того, что она таскала тяжёлые лейки, она остановилась в развитии как женщина и став взрослой не могла забеременеть. Кто бы думал в те годы, что девочек нужно беречь.

Я обещала написать о Константине Вронском, двоюродном брате моёй бабушки и её сестёр. Вы знаете, что он был сыном Марии Федоровны – тёти Мани, родной сестры моей прабабушки Пелагеи Фёдоровны. Когда перед революцией умер отец Константина, Константин вступил в большое наследство. Он вырос на реке, и поэтому ему было совсем не в тягость продолжить дело отца. Но грянула революция и перепутала всю жизнь, и привычный уклад. Власть сменялась постоянно и за имущество семьи Вронских шла настоящая борьба. Пароходы конфисковывали то белые, то красные, и однажды красные подожгли один из пароходов. По рассказам бабушки, её тетка, к тому времени уже старая, больная женщина дала сыну неоценимый совет. Глядя, что побеждают красные, она сказала Константину: «Сынок, если не хочешь, увидеть, как наши пароходы спалят все до одного, отдай их красным. Белые уже проиграли гражданскую войну, потому что воюют по правилам. А красные дикари, им всё равно, что крушить и поджигать». И Константин выполнил просьбу матери, которая вскоре умерла. Он сумел угнать пароходы, из под носа у белых, и перегнал их в Омск, где уже установилась власть советов. Эти пароходы ещё многое годы ходили по Иртышу и Оби. Красные сочли поступок Константина Вронского подвигом. И когда он умер от тифа, в Омске его именем назвали улицу. К сожалению, во время перестройки в 90-х, эту улицу переименовали. У Константина была жена, но не было детей.